В сопровождении одного из крестьян, показывавшего дорогу к Мадо Сингу, я отправился к трупу. Корова была убита в ущелье в четверти мили от дороги и в ста ярдах от реки. Одна сторона ущелья была покрыта крупными скалами и густым кустарником между ними, а на другой стороне росло несколько небольших деревьев; ни одно из них не было достаточно высоким, чтобы устраивать на нем засидку. Под деревьями и примерно в тридцати ярдах от трупа была скала с небольшой впадиной у самого ее основания. Там я и решил устроить засаду.
Мадо Синг и крестьянин весьма решительно возражали против того, чтобы я делал засидку прямо на земле; но так как это был первый труп животного, убитого леопардом, который мне удалось найти со времени теперешнего прихода в Рудрапраяг, да еще в таком месте, где вполне резонно ожидать, что людоед должен появиться до захода солнца, я не принял их уговоров во внимание и отослал обоих обратно в деревню.
Моя засидка была сухая и удобная. Я сидел спиной к скале, скрыв ноги в небольших кустах, и был уверен, что леопард не увидит меня и у меня окажется возможность убить его раньше, чем он обнаружит мое присутствие. Я захватил с собой электрический карманный фонарь, нож и, держа на коленях мое доброе ружье, чувствовал, что в этом укромном уголке мои шансы убить леопарда больше, чем все те, которые я до сих пор имел.
Совершенно неподвижно, с глазами, устремленными на скалы передо мной, я сидел весь вечер. Каждая секунда приближала тот момент, когда леопард, не потревоженный и ничего не подозревающий, обязательно вернется к своей добыче.
Время, на которое я рассчитывал, наконец пришло… и прошло. Предметы, находившиеся от меня невдалеке, начинали расплываться, становились неясными. Леопард немного запаздывал, но это меня не беспокоило, так как я имел с собой электрический фонарь, а труп был всего в тридцати ярдах от меня; я знал, что надо быть уверенным в прицеле, чтобы не пришлось иметь дело с раненым животным.
В глубоком овраге царила полная тишина. Палящее солнце настолько иссушило опавшую листву на том месте, где я сидел, что она превратилась в труху. Это до некоторой степени успокаивало, так как стало темно, и если раньше я полагался на свои глаза, теперь я уже зависел от своего слуха, поэтому, держа большой палец на кнопке карманного фонаря, а указательный — на спуске ружья, я был готов стрелять в любую сторону, откуда только услышу малейший звук.
Леопард все еще не появлялся, и это начало пробуждать во мне неприятные ощущения — было как-то не по себе. Возможно, что с какого-нибудь потайного места среди скал он все время следил за мной, а сейчас облизывается в предвкушении того, как вонзит зубы в мое горло? Он уже долго был лишен человеческого мяса. Ничем другим не мог я объяснить длительное его отсутствие. Если на этот раз мои уши послужат мне так, как еще никогда до этого не служили, то тогда мне посчастливится покинуть это ущелье на собственных ногах.
В течение некоторого времени, казавшегося мне часами, я напрягал слух; становилось заметно темнее, чем должно было быть; я поднял голову и увидел, что тяжелая гряда туч заволакивала небо, туша одну за другой звезды. Вскоре начали падать тяжелые капли дождя, и там, где была абсолютная, совершенная тишина, все кругом пришло в движение и наполнилось звуками. Случай, которого леопард дожидался, пришел. Торопливо сняв с себя пиджак, я обернул его вокруг шеи, тщательно связав рукава. Теперь ружье было бесполезным, но могло помочь в случае нападения, поэтому я переложил его в левую руку, а правой крепко зажал нож, вытащенный из ножен. Этот нож называется у племени африди[52]
«разящий кинжал», и я серьезно надеялся, что он послужит мне так же хорошо, как послужил его прежнему владельцу. Когда я покупал его в государственном складе в Хангу на северо-западной границе, административный глава уезда обратил мое внимание на бирку и три метки на ручке, означавшие, что этим ножом убито трое. Несомненно, отвратительная реликвия, но я был рад, что он у меня есть, и с силой сжимал его в руке, а дождь продолжал лить, не переставая ни на минуту.Леопарды, те, что обычно водятся в лесах, не любят дождь и неизменно ищут укрытия. Но людоед не был обычным леопардом, поэтому трудно было угадать, что ему понравится или не понравится, что он сможет или не сможет или что захочет сделать.