Елена Вернер

Купальская ночь

Моим родителям посвящается

Пусть покойник мирно спит;Есть монаху тихий скит;Птице нужен сок плода,

Древу – ветер да вода.Я ж гляжу на дно ручья,Я пою – и я ничья.Что мне ветер! Я быстрей!Рот мой ягоды алей!День уйдет, а ночь глуха,Жду я песни пастуха!

Ты, пастух, играй в трубу,Ты найди свою судьбу,В сизых травах у ручьяЯ лежу – и я ничья.(«Мавка» А.Н.Толстой, 1909)

Разве мы можем знать истинную меру нашего счастья, если нам неизвестно, что ждёт нас впереди?

(«Ночь в Лиссабоне» Э.М.Ремарк, 1961)

 © Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru), 2014

Глава 1. Нежданное путешествие

эта осень

Такое ощущение, что местность – дома, улицы, комнаты – обладает памятью. И не просто хранит воспоминания, а норовит напомнить человеку все до мельчайшей детали с энтузиазмом давнего друга. Или безжалостностью врага.

Катерина боялась этого. Она боялась, что, как только она переступит порог старого деревенского дома, прошлое обрушится и похоронит ее под тяжелым холодным пеплом своим. Поэтому сразу за облупленной бетонной стелой «Вечная память героям!» она сбросила скорость и успела рассмотреть и вид с моста, и пустующую будку от бывшего блокпоста (надо же, подумала она, за все эти годы так и не убрали). Поэтому, уже заехав в поселок, остановилась у магазина, долго и бестолково раздумывала, что нужно купить, и решилась только на бутылку минеральной. Именно поэтому не нажимала на клаксон, чтобы разогнать устроившихся на проезжей части гусей, а выжидала, пока те сами разойдутся – должно быть, со стороны смотрелось очень глупо. Но все это было тщетно. Она неумолимо приближалась к конечной точке своего путешествия.

Поселок городского типа Пряслень, улица Береговая, дом 17.

Вот и ворота. В самом конце улицы, на окраине поселка, рядом с заросшим палисадником. Заросший – не то слово, ворот почти и не видно из-за высокого бурьяна. Густая зелень, еще не тронутая сентябрем, сочные мясистые стебли в человеческий рост, увенчанные большими засыхающими зонтиками соцветий. Катерина остановила машину на обочине, ткнувшись бампером в заросли, заглушила двигатель и замерла. Больше всего на свете ей хотелось ударить по газам и смыться отсюда.

Она не видела этого забора семнадцать лет, и с первого же взгляда поняла, что годы не прошли бесследно. Столбы и доски, крашенные некогда в темно-синий, стали совсем серыми, землистыми, и только кое-где виднелись задравшиеся лохмотья выгоревшей краски. Козырек над воротами скособочился. Низенькая скамейка – непременный атрибут деревенской жизни, чтобы удобнее было судачить с соседями о прохожих, и с прохожими о соседях, – вросла в землю, почти сгнила, и в ней явно поселились жуки-древоточцы, трудолюбиво превращающие ее в труху. У самой калитки успела вырасти крепенькая стройная осинка, ее мелкие листочки трепетали, несмотря на безветренную погоду. Катерина почувствовала, будто и внутри у нее что-то вот точно так же дрожит.

Ну, довольно. Она отстегнула ремень безопасности и вышла, стараясь хлопнуть дверью как можно тише. Тщетная предосторожность, конечно, наверняка кто-нибудь уже наблюдает за ней из ближайших домов. Здесь так редко появляются новые лица. Катерина внутренне пожелала, чтобы ее лицо как раз сочли новым – она не хотела, чтобы та давняя история хоть краем своей мрачной тени задела ее теперешнюю жизнь. Но это, конечно, невозможно.

У машины она потопталась в нерешительности, стараясь не глазеть по сторонам. Потом, тяжко вздохнув, напролом полезла к калитке через бурьян.

«Репехи». Это слово заставило ее вздрогнуть, как будто кто-то громко произнес его над самым ухом. Надо же, семнадцать лет – и ни разу не вспомнила, что то, что она привыкла называть репейником, тут именовалось репехами. А стоило шагнуть из машины, как вот, пожалуйста, они самые. Репехи.