Купчино (Трилогия)

— Слава Богу, нет. Без пятнадцати пять. Восход. Пора заступать на дежурство.

— Вот же, блин. Никакого покоя.

— Не ворчи, братишка. Иди в ванную, умойся.

— Хотя бы чайком горячим угостите, голубки. Желательно с печеньем овсяным. Или же со сладкими пряниками…

Когда — минут через двадцать — Карлсон, всё же, покинул квартиру, дело пошло веселей. В том плане, что шахматы, карты, разговоры и споры были успешно позабыты, пришло время для поцелуев и объятий.

Впрочем, всё проходило достаточно робко и невинно, без реальных попыток перевести означенное действо в более серьёзное, то бишь, во взрослое русло.

Поэт помнил, что его сердечной симпатии не исполнилось ещё и семнадцати лет, поэтому особой воли рукам не давал, мол: — «Испугаю ещё невинную девицу. Подумает, не дай Бог, что я являюсь законченным развратником, и надаёт звонких пощёчин…».

И в Юлькиной светловолосой голове бродили похожие мысли, мол: — «Юная девушка не должна быть сексуально-раскованной. Иначе её могут принять за легкомысленную нимфетку, непригодную для серьёзных отношений. Так, симпатичная финтифлюшка на парочку раз. Шалава раскованная…. Целомудренная робость и лёгкая-лёгкая трепетность, вот, наши главные козыри. Нелишнем будет, конечно, и простонать парочку раз. Но так, без плотской страстности — нежно и слегка испуганно. Типа — первый раз имею дело с умелыми мужскими ручонками…».

В какой-то момент она почувствовала, как нежные ладони ухажёра, обнимавшие её спину, напряглись, а губы, став жёсткими, отстранились от её разгорячённых губ.

— В чём дело, милый? — проворковала девушка, стараясь, чтобы её голос был в меру томным, безо всяких пошлых ноток. — Что-то не так?

— Тихий шорох на балконе, — тревожно поворачивая голову в сторону, сообщил Димка. — Может, это голуби?

— Не думаю. Кукусь давно бы среагировал. Он обожает изображать из себя опытного охотника на глупую пернатую дичь. Сейчас же — ноль реакции.

Кот, действительно, беззаботно, аппетитно посапывая, дремал в массивном кресле, подлокотники которого были знатно ободраны острыми когтями.

— Ерунда какая-то, — поднимаясь на ноги, пробормотал Поэт. — А, где моя сумка?

— Неужели наш отважный «дозорный» испугался? — смешливо прыснула Юлька. — Наложил в штанишки и собрался делать ноги?

— У меня там пистолет. Куда же я её пристроил? Вот же, непруха…

Договорить фразу он не успел. Через приоткрытую форточку, выходившую на балкон, в комнату влетел тёмный продолговатый предмет. Влетел, со стуком-бряком упал на паркет и бешено завертелся вокруг невидимой оси, распространяя вокруг себя клубы серо-желтоватого дыма и тревожный, чуть сладковатый запах.

«Граната, блин», — невозмутимо доложил хладнокровный внутренний голос. — «Но не советую, пожалуй, паниковать и преждевременно готовиться к вознесению на Небеса. Чувствуешь, дружок, лёгкий аромат ванили? Усыпляющий газ, понятное дело. Может, ещё и побарахтаемся…. Ага, ноги затекли, подкашиваются. Стандартная, мать его, штуковина — сперва хитрый израильский газ оказывает на объект лёгкое парализующее воздействие, а секунд через тридцать-сорок приходит и он, сладкий, цветной и беззаботный сон…».

Димка, прежде чем погрузиться в зыбкое и обманчивое небытиё, успел, неловко упав на паркетный пол, дотянуться до кармана рубашки, где находился старенький мобильник, и нажать указательным пальцем правой руки на нужные кнопки.

Проснувшийся Кукусь, выгнув спину, соскочил с кресла и замер в нерешительности. Непонятная чёрная штуковина, тихонько шипя, медленно вращалась вокруг собственной оси.

«Хрень навороченная», — мысленно фыркнул кот. — «Пахнет, правда, достаточно приятно. Какой-то травкой восточной…».

Ловкий удар лапой, и непонятная тёмная хрень, послушно отлетев под диван, неподвижно замерла.

«Там будет со всяким!» — надувшись гордым мыльным пузырём, подумал Кукусь и, плавно покачивая куцым хвостом, отправился на кухню — заправляться сухим кормом.

Коты — нация особая, гордо плюющая на всякие там усыпляющие газы. А на израильские — вдвойне. Почему — вдвойне? По кочану. Спросите у кошек, взращённых в еврейских семьях. Мол: — «Почему, киски, вы такие худенькие?». Шутка, понятное дело. В меру весёлая шутка, в меру — печальная…

Спалось так — как не спалось уже много-много лет. Беззаботно, легко и светло — без всяческих дурацких и загадочных снов.

Так, только череда призрачных картинок, отображающих суть летнего скромного рассвета. Жёлто-розовые небесные полутона на востоке. Зелёная трава, летнее полевое разнотравье. Ненавязчивое и умиротворяющее бормотанье крохотного голубоватого ручейка, бойкое чириканье мелкой птичьей братии….

Жаворонки, соловьи, певчие дрозды? Нет, зяблики.

«Какие ещё, мать твою, зяблики?», — возмутился сонный внутренний голос. — «Братец, ты разбираешься в птичьих голосах? Не смеши, право! Ты и в нотах ни хрена не понимаешь. Типа — медведь на ухо наступил. Причём, ещё в материнской утробе. Да, ты даже не знаешь, как эти зяблики выглядят в натуре. Орнитолог хренов…».

— Зяблики, — упрямо сжимая губы, прошептал Гришка. — Я сказал…