Купи меня

А еще его глаз, в которые я каждый раз ныряю, как в тот бассейн в его особняке. С разбега ухаю вниз, с криком, застрявшим где-то в горле, и колотящимся о ребра сердцем. Каждый чертов раз я тону в его глазах, стоит ему только взглянуть на меня.

А если Грант играет и при этом поднимает взгляд на меня — это вообще что-то запредельное. Я перестаю себя контролировать.

Так я и выпросила кота, а теперь еще и хочу примчаться к нему с умилительными рассказами о том, как Чарльз храпит, ловит солнечные зайчики, как ругается на ворон за окном. Что со мной? Я ведь никогда такого не делала!

Откидываю в сторону одеяло и опешившего кота и топаю в душ. В ванной комнате не могу отделаться от мысли, что за этой стеной находится квартира Гранта. Каких-то тридцать или сорок сантиметров, стены здесь тонкие. Там его кухня и, возможно, сейчас он варит кофе, облачившись в белоснежную рубашку, которую так и не успел застегнуть на все пуговицы. Носит ли он свои запонки с пронзительно-синими камнями, если невесты у него больше нет?

И это тоже не твое дело, Джеки!

Бью кулаком по кафельной плитке и выбираюсь из душа. Достаю продукты из холодильника и ставлю сковороду на огонь, но стоит услышать тихие первые ноты до боли знакомой мелодии, как яйцо летит мимо. В моих руках остается только скорлупа, а благодарный Чарльз тут же пробует растекающийся по полу желток. Поставленная на огонь сковорода, накаляясь, дымится все сильнее. А я не могу сдвинуться с места.

Музыкальный шторм за стеной нарастает, крепчает. И обрушивается на меня с силой тропического ливня.

Я так больше не могу!

Выключаю плиту, продукты убираю в холодильник, а яйцо уже почти доели. Кормлю, впрочем, Чарльза полагающейся ему консервой, а после натягиваю спортивный костюм и, поцеловав на прощание кота, выбегаю в коридор к лифту.

Там слышимость еще лучше. Музыка пульсацией расходится по телу, как волны оргазма.

Да будут прокляты твои музыкальные пальцы, Адам Грант! Твой слух и способности. Все, что связано с тобой. Тебя стало слишком много в моей жизни!

Почему Грант не поехал в офис? Неужели ему не надо работать? Когда он вообще перестанет играть?

И почему у меня такое ощущение, будто он играет на моем либидо, а не на рояле? Я растекаюсь горячей карамелью от первых нот, забываю, как дышать, а мысли о его руках невыносимы.

Лифт уносит меня вниз и, только окунувшись в шум улиц, я снова могу свободно дышать, как прежде.

В парке бегаю до полного изнеможения и только через несколько часов возвращаюсь домой, едва передвигая ногами. Приняв быстрый душ, падаю на диван, наслаждаясь тишиной. Наконец-то он больше не играет. Надеюсь, он уехал на работу, а лучше бы в другой штат.

Слышу, как звонит мой мобильник.

— Скажи, что ты с хорошими новостями, Ким, — выдыхаю в трубку.

Парень тяжело вздыхает.

— Боюсь, что нет. Лана в больнице.

Я мигом выпрямляюсь.

— Что с ней? Куда ехать? Я сейчас буду!

Натягиваю первую попавшуюся одежду и вылетаю из квартиры. Брошенный на диване Чарльз смотрит мне вслед с осуждением. Прости, малыш, кажется, мы не сможем провести этот день вместе, как планировали. Сейчас я должна бежать.

Ловлю такси, но пробки не оставляют надежды добраться до больницы быстро. Выбегаю из машины и пересаживаюсь на метро. Несколько станций, и я на месте.

Ким встречает меня в холле.

— Пойдем выпьем кофе.

— Но Лана?…

— К ней сейчас нельзя. Ее обследуют.

Ноги подкашиваются, и я с трудом бреду до больничного кафетерия. За столиком Ким тремя словами просто берет и перечеркивает мою жизнь на два неравных отрезка.

Еще один рубец, который никогда не исчезнет.

— У Ланы рак, — произносит Ким, и безоблачное «до» исчезает, оставляя после себя опустошающее «после». — Она просила не говорить тебе.

— Как давно ты знаешь?

— Почти пять лет.

К горлу подкатывает тошнота, а голова идет кругом. Нам приносят кофе, но я не могу сделать ни глотка.

— У нее один из тех типов рака, который не поддается лечению. Лана проходила все необходимые курсы лечения уже дважды за это время, но болезнь всегда возвращается. Опухоли появляются заново и каждый раз только хуже реагируют на лечение. Сейчас дело совсем плохо. Лана решила, что тебе пора узнать об этом, Джеки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Бело-синий интерьер расплывается перед глазами, и я могу только кивнуть. Из-за собственного эгоизма я не видела боль, с которой Лана жила все эти годы.

Звуки становятся низкими, протяжными и гулкими, отдаваясь в ушах резонансным эхом. Меняются только картонные стаканчики с кофе передо мной, а еще расположение стрелок на круглых часах над стойкой кафетерия.

После нас все-таки пускают в палату, куда привозят Лану. Она белая, как мел, и смотрит в потолок ослепшими от обезболивающих глазами. Я не успеваю подойти ближе, ее увозят на другое обследование, но по поджатым губам медсестер и озадаченному виду седого доктора, который остается, чтобы поговорить со мной и Кимом, я без всяких слов понимаю, что дело плохо.

Рецидив. Прогрессирующие метастазы.