Купите девочку

Пафнутьев не стал даже додумывать эту мысль – все здесь было очевидно и многократно опробовано. Выйдя со двора прокуратуры на улицу, он остро глянул в одну сторону, в другую и зашагал к своему дому. Но не успел пройти и сотни метров, как возле него со скрежетом тормозов остановился старенький «жигуленок». В первое мгновение Пафнутьев отшатнулся, рука его нырнула под мышку, и, уже нащупав рукоятку пистолета, он узнал человека за рулем – это был Халандовский.

– Садись, Паша, – сказал тот. – Быстрее!

Пафнутьев бухнулся на сиденье, захлопнул дверцу, и Халандовский тут же рванул с места. Некоторое время он молчал, втискиваясь в плотный поток машин, чтобы затеряться, раствориться и исчезнуть для того наблюдателя, который, возможно, подсматривал за ним, следил и замышлял что-то поганое.

– Как понимать? – спросил Пафнутьев.

– Вот так и понимай. Слышал, у тебя были в гостях крутые ребята? – он быстро глянул на Пафнутьева и тут же снова повернулся к дороге.

– Были.

– Выжил?

– С трудом.

– А после этого по улицам разгуливаешь? Не надо, Паша, с ними шутить. Они не понимают шуток. Они смеются только после удачно сделанного выстрела. Вот тогда они смеются весело и непосредственно. Как дети. Они и есть дети, только больно уродливые какие-то, неудачные дети. Глупые, наивные, злобные. До умопомрачения. В последнее время они понесли небольшой урон в живой силе и теперь ищут человека, который бы взял вину на себя. Такого человека они нашли.

– Андрей?

– Нет, он не сможет оправдать их потери, хотя тоже обречен. Им нужна фигура покрупнее, чтобы все вокруг раз и навсегда заткнулись и не путались под ногами. Цель в этом, а не в том, чтобы свести счеты с каким-то наглецом. А знаешь, город гудит в радостном возбуждении, – усмехнулся Халандовский, сворачивая в какой-то неприметный переулок с выщербленным асфальтом и ямами, залитыми мутной весенней водой. – Весь город, Паша, смеется до упаду. Куда бы ни позвонил Бевзлин, на другом конце провода он слышит смех. По телевидению показали его «Мерседес», полный говна, собранного со всего города. Раньше он дал команду доставить к нему твоего Андрея живым или мертвым. А после телепередачи, когда и его самого показали, какую-то старую запись нашли, он прежний свой приказ отменил и дал другой – только живым.

– Мудрость военачальника заключается в том, – медленно проговорил Пафнутьев, – чтобы не отдавать приказов, которые не могут быть выполнены.

– А Бевзлин и не отдает таких приказов. В этом смысле он достаточно мудрый военачальник, Паша.

– Его настоящая фамилия Бевз, – несколько невпопад произнес Пафнутьев.

– Знаю, – кивнул Халандовский.

– Почему же молчал?

– Я узнал об этом чуть позже, чем ты. На несколько часов позже. В моем кругу тоже налажена система оповещения, Паша.

Халандовский подъехал к краю дороги, почти прижавшись колесами к остаткам бордюра, машину последний раз тряхнуло на залитой водой яме, и она остановилась. Улица была совершенно пустынная, разве что изредка на мокром тротуаре появлялась какая-нибудь старуха с сумкой и, не обращая ни на кого внимания, семенила в магазин или же из магазина.

– Выпить хочешь? – спросил Халандовский таким тоном, будто сидел у себя дома в низком кресле перед журнальным столиком и принимал дорогого гостя.

– Хочу, – кивнул Пафнутьев, глядя пред собой в мутное ветровое стекло, пронзенное несколькими трещинами. – Почему машину в порядок не приведешь?

– Чтоб не угнали. Иногда я даже открытой ее оставляю – ни одна собака не желает иметь такую машину. А за мотором я слежу. Это очень хорошая машина, Паша. Ты не кати на нее бочку. – Он достал из бардачка бутылку водки, как заметил Пафнутьев, бутылка эта лишь пятнадцать минут назад вынута из холодильника – она была влажной. С кряхтеньем запустив мохнатую руку в глубину бардачка, Халандовский вынул что-то завернутое в фольгу и два хрустальных стаканчика. Когда он развернул шелестящий металлом пакет, внутри оказалось тонко нарезанное мясо, пучок зелени, большой помидор и кружок домашней колбасы, при виде которого Пафнутьев не смог сдержать восторженного стона. – Да, Паша, да, знаю я твою слабость и потому позаботился. Ты ведь ощущаешь иногда мою заботу?

– Очень явственно, – кивнул Пафнутьев.

Халандовский с хрустом свинтил пробку и разлил водку в стаканы, щедро разлил, граммов по сто двадцать, как прикинул Пафнутьев.

– Это не мешает тебе вести машину?

– Такие машины не останавливают. Гаишники знают, кого останавливать. В таких машинах ездят пенсионеры, ветераны, бывшие ударники труда, жертвы будущих преступлений... Вперед, Паша... Будем живы! – Халандовский поднял стакан в приветственном жесте, подмигнул Пафнутьеву громадным своим, черно-лукавым глазом и выпил. Пожевал травку, разломил помидор, одну половину сунул в рот, вторую протянул Пафнутьеву.

– Говори, Аркаша... Чего там у тебя за новости? Не зря ведь ты похитил меня средь бела дня, а? – Рука Пафнутьева помимо его воли потянулась к кружку домашней колбасы.