Купите Рубенса!

Я рассказал ей завершившуюся четверть часа назад эпопею, и она чертыхнулась. Лиза была дизайнером по интерьеру, обставляла квартиры и особняки богачей.

– Черт! – в сердцах повторила она. – Мне обе были нужны. Ладно, возьму хоть одну. Сколько?

Я, как задумывал, назвал ей цену: четыре тысячи.

– По-моему, ты понервничал, – сказала умевшая смотреть в корень Лизка. – Успокойся и еще раз: сколько?

– Три, – сказал я.

– Ты настоящий товарищ, – сказала она. – За две я беру.

Я не успел открыть рот, как она изящным движением поднесла к моим глазам пачку денег. Глаза, которые видят так близко деньги, это уже совсем другие глаза. Сражаться с Лизкой бессмысленно, понял я, и сдался.

Все остальное произошло стремительно, в ее, Лизаветином, духе. И через минуту мой верный Олег с консолью на плече, сопровождаемый ее новой хозяйкой, покинул галерею. Волна нахлынула и волна отхлынула, оставив на песке, то есть в моем кармане, две тысячи долларов.

Что вовсе было неплохо, подумал я, возвращаясь к рёмеру и размышляя о роли везения в жизни человека. Худо-бедно, в неторговый день я в два касания получил десять тысяч долларов за предметы, которые на самом деле с трудом стоили половину. «За везение», провозгласил я про себя тост и пригубил заветный рёмер.

Однако, как выяснилось, насчет везения я несколько погорячился. Не прошло и пятнадцати минут, как к галерее снова причалил белый «мерседес», и тупая игла недоброго предчувствия кольнула меня в разогретое коньяком сердце.

Мужчина-шар, утратив прежнее к себе уважение, уже не плыл, он двигался под дождем вполне обреченно. «Как побитая собака», пришло мне в голову и, пожалуй, такое сравнение подходило к нему сейчас как нельзя лучше. Хозяин же этой «собаки», направляясь к моей двери, вышагивал твердо, без малейшего желания сбавить ход или оглянуться. Это была женщина. Вероятнее всего, та самая жена, которой был нужен презент. Консоль ей не понравилась, кисло подумал я, предмет будут возвращать и требовать назад деньги.

Ворвавшись в лавку как тайфун, женщина бросила на пол зонт, с которого побежали струйки воды, и закричала:

– Этот идиот, как всегда, свалял дурака, когда купил у вас тумбу.

«Начинается», – подумал я.

– Я сглупил, Лора – покорно признал муж. – Бывает.

– Молчи, недоумок! – Лора снова обернулась ко мне. – Он купил одну тумбу, в то время как каждый нормальный купил бы две.

Вот это поворот, сообразил я. Неизвестно, что хуже.

– Я немедленно беру вторую, – сказала Лора. – Где она?

– Видите ли, дело в том, – как можно дружелюбней сказал я, – что ее уже нет.

– Дед, – обалдел муж, – ты чего?

– Так, – сказала мне Лора. – Если будешь набивать цену, сильно пострадаешь. Я знаю, он заплатил за тумбу пятерку. Больше не дам ни копейки.

Муж-шар отчаянно мне подмигивал, в то время как я отчаянно соображал. С одной стороны, муж обманул жену – это понятно, и я его не выдам, поскольку есть промеж мужчин вещи святые, договоренности не требующие, с другой стороны, получить за консоль пять тысяч было бы несколько приятней, чем две, но с третьей стороны, консоль-то уже продана и находится в надежных Лизкиных руках.

– Видите ли, – как можно мягче снова начал я, – я бы рад вам помочь, но консоль действительно продана четверть часа назад. Так что сделать я ничего уже не могу.

Тут начался такой крик, такие сперва посулы, а потом такие угрозы, что Олегу снова, как бы ненароком, пришлось расстегнуть кобуру.

Тишина, столь необходимая антикварному делу, восстановилась только тогда, когда я согласился набрать Лизаветин номер и передал трубку Лоре.

Лориной вежливости хватило секунд на пятнадцать, дальше началось бесконтрольное словоизвержение. Потому что моя Елизавета, как я и предполагал, с хода отвергла предложение расстаться с консолью. Даже за сумму большую, чем она мне заплатила. Мало того, она привела меня в восторг, который, признаться, я с трудом скрыл, когда предложила откупить консоль у Лоры.

Понятно, что женские переговоры закончились так, как и должны были закончиться; трубка была с негодованием отброшена, и в галерее установилось напряжение в тысячу вольт, опасное для жизни.

Ей-богу, мне стало их даже жалко. Шар сдулся, тайфун стих, и смотреть на них без сочувствия было невозможно. Лора курила одну за другой тонкие дамские сигареты и с хрустом ломала розовые накладные ногти, муж то и дело подтягивал на кадыке узел шелкового галстука, который вдруг напомнил мне роковую удавку суицидника.

Я, как мог, пытался их утешить. Я сказал, что первые же подобные консоли продам только им, я предложил приобрести что-нибудь другое, я даже предложил им выпить со мной коньяка – всё было напрасно.

Наконец прозвучал приговор, который огласила Лора.

– Сам вляпался, – хладнокровно сказала она мужу, – сам и отмывайся. Делай с этой Лизкой что хочешь, но обе консоли должны быть у меня…

С этими словами она взяла зонтик и ступила под дождь. Пожав мне руку, – вы, конечно, помните за что, – за ней поспешил бывший шар. Фигуры размазались дождем. Несколько мгновений – и белый «мерседес» уплыл по асфальтовой реке.