Куплю тебя, девочка

Сглатываю, представляя, как это выглядело со стороны. Но оправдываться пропадает желание, как только оборачиваюсь и вижу этого сверкающего белизной рубашки красавца. Не иначе как с политического обозревателя сошел.

Четыре дня. Я не видела своего палача и любовника четыре дня. Но как будто вчера эти искривлённые губы касались моей промежности, острый язык вылизывал от ануса до киски. Снова и снова, доводя меня до края безумия. Я и сейчас эхом слышу свой стон… А он слышит? Он помнит, что вытворяли с моими сосками его губы?

Теперь они могут лишь презрительно изгибаться, демонстрируя всем своим видом, кто я такая.

— Никитос, она просто идеальна, — благоговейно выносит вердикт красавчик и обходит меня со всех сторон…Я привыкла к осмотру. Вот только трогать не все рисковали, а некоторые попытки оканчивались кровью. И сейчас я к этому близка. — Бля… Такой зад. Ей в модели надо…

— Да, там ей будет самое место, — говорит почти равнодушно Никита, а я все так же молчу, стоя перед ними в купальнике, как голая. Вижу, что равнодушие напускное, а на самом деле он готов взорваться… Смотрит он на меня, словно я уже успела отсосать Камилю и денег за это взять. — Ты уже определилась, кем хочешь работать? Могу договориться насчет кастинга?

Решало, блин…

— Не сомневаюсь, — цежу сквозь зубы, рассматривая лицо, которое представляла над собой столько времени. Не собиралась сопротивляться. Мечтала, как он ворвется в комнату, как нагнет меня и скажет, что пришел взять свое. А по факту… По факту мне противно, если он посмеет ко мне прикоснуться.

— Эй, зачем работать… Столько девок просто сосут мужикам и катаются на порше… У меня стати есть один такой.

— Мужик, которому ты сосешь ради порше? — вырывается у меня, и Камиль округляет глаза…

— Воу, воу, девочка. Полегче… Я, знаешь ли, легко воспламеняемый… Могу и обжечь, — смеется он пошло, продолжая жечь грудь наглым вниманием, пока Никита сверлит взглядом лицо. — Но я так понял, тут уже терки со старым порше… Так что я подожду своей очереди… Я так-то вообще не жадный… Люблю делиться подружками… Да, Никитос?

Он делает шаг, но разворачивается, резко притягивает меня к себе.

Хочет поцеловать, но я отворачиваю лицо, так что его жесткие, сухие губы касаются щеки. Затем влажный шепот обжигает ухо:

— Я буду добрее, чем этот неандерталец…

Новый потенциальный «покупатель» отходит к двери. Выходит. И я, уже пылая всеми чертями ада, взбешенная от того, что только что произошло, набираю в рот воздуха. Хочу закричать, но слова Никиты сдувают меня как шарик.

— Мама ждет тебя к обеду. И оденься прилично, чтобы не думали, что ты на работе…

Презрительные слова поднимают новую волну ярости, бурю обиды, но я не успеваю и выдохнуть, как дверь хлопает. И все, что я могу сделать, это ударить в нее кулаками от бессилия. Стечь по ней ручьем с горьким рыданием и попыткой убедить себя, что это просто чувства. Это просто плата за жизнь вне улицы. Ведь за все нужно платить.

Документы? Да кому они нужны. Я жила без них столько лет… Почти без происшествий. Можно сказать, что потеряла. Можно наврать с три короба. Можно просто собраться и уйти. Не важно, как далеко. Пока у человека есть ноги, а к башке не приставлен пистолет, он может уйти куда угодно.

С этой мыслью поднимаюсь с пола, опираясь на дверь. Иду к шкафу. Там лежит рюкзак. В нем те пожитки, что были на мне, когда я здесь появилась. Беру его и почти без эмоций готова попрощаться с очередным временным пристанищем.

Впервые за много лет мне было спокойно и безопасно, впервые я буду готова расплакаться, прощаясь с местом.

Но даже здесь любой может зайти в мою комнату. Любой может предложить мне цену. Камиль — лучший друг Никиты. Теперь мне очень интересно знать, сколько друзей у Камиля. И сколько друзей у друзей Камиля.

Лучше сама.

Лучше одной.

Лучше перестать верить в хорошее в людях. Порой кажется, что стоит детям повзрослеть, достигнуть определенного возраста, они начинают гнить изнутри.

Но подойдя к двери, я снова пячусь назад. В комнату входит Мелисса. Уже облаченная в блестящую, зеленую ткань, идеально контрастирующую с ее медным шелком волос. Без стука.

— Тебя когда-нибудь насиловали? — спрашивает она в лоб, и голова начинает кружиться. Попытки, попытки. Попытки. Сотни мерзких рук и членов, самых разных форм, размеров и цветов. Порой казалось, что меня всегда окружали не люди, а звери, никогда не видевшие женщин. И я так верила, что, приехав сюда, попаду в сказку. Дура…

— Нет. Меня не насиловали, — чеканю без эмоций. Стою прямо, спина настолько вытянутая, словно меня подвесили на крюк, а ноги при этом ватные.

— Но били… — наклоняет она голову.

— Да.

Боль давно перестала быть для меня чем-то удивительным, наверное, поэтому не испытывая ее, я так кайфую.