Куприн на поединке в любви и творчестве

«Расскажешь ли или прочтёшь ей что-нибудь – она непременно выскажет своё мнение в метком, сильном, характерном слове. Откуда только брала она такие слова? Сколько раз я обкрадывал её, вставляя в свои рассказы её слова и выражения…»

Иван Алексеевич Бунин писал об отношении Куприна к своей фамилии…

«…Впервые увидал в “Русском богатстве” его имя, которое все тогда произносили с ударением на первом слоге, и этим ударением, как я видел это впоследствии, почему-то так оскорбляли его, что он, как всегда в минуты гнева, по-звериному щурил глаза, и без того небольшие, и вдруг запальчиво бормотал своей обычной армейской скороговоркой, ударяя на последний слог:

– Я – Куприн и всякого прошу это помнить. На ежа садиться без штанов не советую».

Дочь Куприна Ксения Александровна описала историю своего рода по материнской линии, именно по материнской, потому что Куприн «очень гордился своим татарским происхождением».

«Он считал, – рассказала Ксения Александровна, – что основоположником их рода был татарский князь Кулунчак, пришедший на Русь в XV веке в числе приверженцев казанского царевича Касима…

Касим получил в 1452 году от Василия Тёмного в удел город Мещерский, переименованный в Касимов… Несколько поколений Кулунчаков жили в Касимове. Во второй половине XVII века прадеду Александра Ивановича были пожалованы поместья в Наровчатском уезде Пензенской губернии. Согласно семейным преданиям, разорение предков произошло из-за их буйных нравов, расточительного образа жизни и пьянства. Дед Александра Ивановича приобрёл в Пензенской губернии две захудалые деревеньки – Зубово в Наровчатском уезде и Шербанку в Мокшинском. Но разорение продолжалось.

Последним потомком Кулунчаковых была мать Куприна Любовь Алексеевна, вышедшая замуж за Ивана Ивановича Куприна, канцелярского служащего, а впоследствии письмоводителя Спасской городской больницы.

Первая дочь, Софья, родилась в 1861-м, вторая, Зинаида, – в 1863 году. Потом родилось трое мальчиков, умерших младенцами, и последним Александр, мой отец, в 1870 году.

22 августа 1871 года Иван Иванович Куприн умер от холеры, оставив свою жену, двух старших дочерей и годовалого Сашу совсем без средств. Гордой и вспыльчивой Любови Алексеевне пришлось унижаться перед чиновниками, чтобы устроить своих девочек в казённые пансионы. А сама она переехала во Вдовий дом в Москву. Сашу ей пришлось взять с собой, и он жил три года в совсем неподходящей обстановке для ребёнка, среди старушечьих интриг, сплетен, подхалимства к богатым и презрения к бедным.

Куприн боготворил свою мать, но часто стыдился унижений, которые ей приходилось терпеть ради детей, когда она обращалась к благодетелям учреждений. Я думаю, что тогда и зародилось у Куприна бешеное самолюбие. Он никогда не мог потом забыть её унизительных фраз, обращённых к высокопоставленным лицам. Но что могла она сделать? Ей же нужно было вырастить троих детей. Потом ей удалось поместить Сашу в Разумовский сиротский пансион.

С шести лет началось для мальчика детство, которое он впоследствии назовет «поруганным» и «казённым».

Александр Иванович выражал свои мысли, своё отношение к событиям и к людям, его окружавшим, через произведения. Его отношение к вынужденному поведению матери он отразил в рассказе «Река жизни», в предсмертном письме студента:

«Я ненавидел этих благодетелей, глядевших на меня, как на неодушевленный предмет, сонно, лениво и снисходительно совавших мне руку для поцелуя, и я ненавидел и боялся их, как теперь ненавижу и боюсь всех определенных, самодовольных, шаблонных, трезвых людей, знающих все наперед: кружковых ораторов, старых, волосатых, румяных профессоров, кокетничающих невинным либерализмом, внушительных и елейных соборных протопопов, жандармских полковников, радикальных женщин-врачей, твердящих впопыхах куски из прокламаций, но с душой холодной, жестокой и плоской, как мраморная доска. Когда я говорю с ними, я чувствую, что на моем лице лежит противной маской чужая, поддакивающая, услужливая улыбка, и презираю себя за свой заискивающий тонкий голос, в котором ловлю отзвук прежних материнских ноток. Души этих людей мертвы, мысли окоченели в прямых, твердых линиях, и сами они беспощадны, как только может быть беспощаден уверенный и глупый человек».