Куратор

Президент Общества психейных исследований потащился в сторону равнины с порталом, желая поглядеть, не прибыл ли Вестховер. Нежные усики нового замысла начали разворачиваться в его голове: одержимая девка, блестящий драматург, которому она завидует, вред, который она пытается ему причинить, и окончательное правосудие, которое он вершит в ответ. Визит музы даже отвлек Ламма от боли в артритных коленях и тупой тяжести в мертвых руках. У начала дорожки он боковым зрением заметил белый цветок – в этом каменном мире приглушенных красок это могла быть только песчинка в глазу – и заморгал, прогоняя виденье. Ненависть одержимой девицы к блестящему драматургу будет вызвана его мягким упреком по поводу ее бездарных литературных поползновений. Предположим, что она написала скучную пьесу о… кошках!

Ламм захихикал про себя. Он так и видел вставную дурацкую пьесу этой девки в своем спектакле: актеры в костюмах кошек бегали на четвереньках и мечтательно тянули фразы вроде: «Как я надеюсь, что какой-нибудь милый ребенок возьмет меня домой!»

Белый цветок не исчезал – он рос. Ламм остановился и повернул голову.

На него неслась белая кошка, мчась так быстро, что ее лапы словно не касались земли. Она увеличивалась на глазах, как вспышка света, скрадывая расстояние огромными, недоступными восприятию прыжками. За белой кошкой из портала хлынула разномастная кошачья лавина – невозможно сосчитать. Белая бестия стремительно приближалась, и Ламм отчего-то вспомнил, как фокусник-парвеню, этот низкопробный негодяй, так и не удосужившийся объяснить, где он научился настоящей магии, обещал своей аудитории целый список удовольствий на любой вкус и с треском пускал колоду карт из одной руки в другую с такой скоростью, что пятьдесят две карты сливались в одну.

Кошка прыгнула, и Ламм закричал:

– Кто тебя сюда пустил?

В лицо ему впились крошечные острые зубы, крошечные острые когти и беспощадный взгляд голубых глаз как из безупречного лазурного стекла.

– Что, черт побери, происхо…

Δ

На этот раз Ди видела все предельно ясно – ведь повязки на глазах у нее не было.

Кошки обогнали ее живой рекой, заливаемой желтушным лунным светом. Семнадцатая бросилась первой, а остальные нахлынули приливной волной – черные, белые, рыжие, коричневые, и одноцветные, и полосатые, и пятнистые, затопив пустынное плато с неудержимостью текущей воды. Они пересекли тени каменных монолитов, направляясь к дороге, уставленной горящими шарами.

У края равнины виднелась одинокая фигура. Человек, очень старый, скрюченный, был одет в сверкающие золотые одежды. Ламм, подумала Ди. Старик в золотом балахоне испустил крик – дрожащий, слабый крик ужаса, а потом Семнадцатая и остальные покрыли его живой массой, и он будто растаял под их весом. А из портала спешили все новые и новые кошки, готовясь принять участие в пиршестве.

Ди выронила клещи, и они упали на землю с глухим стуком.

Сидевшая у гильотины татуированная старуха, покачиваясь на своем стуле, сухо фыркнула смехом:

– Я знала, что рано или поздно кошки сюда вернутся. – Приглядевшись, старая карга нахмурилась: – Надеюсь, ты прикончила сукина сына, который сделал такое с твоим лицом!

– Прикончила, – отозвалась Ди. – Кто ты?

Старуха почесала ноздрю одной из своих спиц.

– Не помню, забыла. Я режу шеи и пришиваю лица. А ты кто?

– Я Ди. Я была куратором Национального музея рабочего. Теперь я никто.

Ладонью Ди заслонила глаза от болезненно яркого света желтых лун. Ей казалось, что, если она двинется в любую из сторон, ноги ей изменят.

– Хочешь мою работу? – спросила старуха. В ее голосе послышалась надежда.

– Нет, – сказала Ди. – Извините.

Старуха фыркнула смехом. На этом разговор закончился. Старая женщина закрыла глаза и уронила голову на грудь.

Семнадцатая протрусила мимо в обратную сторону, держа в зубах серый человеческий палец. Не обращая внимания на Ди, она скрылась в портале со своей добычей.

Ди вдруг оценила поданную старухой идею. Превозмогая себя, она дотащилась до ближайшего каменного сиденья, опустилась на него и закрыла глаза.

Перед ней появилась маленькая девочка. Она не походила на Ди, не была ее ребенком. У девочки были забавные хвостики и веселый вид. Улыбка открывала не тридцать два, а все сорок два зуба.

– А что мы сегодня будем делать, няня? – спросила она.

– Я научу тебя играть в «мало-помалу», – сказала Ди. – Чтобы ты смогла победить всех мальчишек.

На Северюге они встретили Айка. Он вырос, раздался и стал отменным молодым человеком, достаточно красивым, чтобы больше не красть: женщины охотно позволяли ему брать взаймы. Но, несмотря на пополневшее лицо и широкие плечи, Айк был все в той же кепке, сдвинутой на самую макушку.

– Гляньте, кто к нам пожаловал! Вставить в рамку и любоваться! – воскликнул он, завидев Ди и девочку.

Ди представила свои комнаты: опрятная кухня, гостиная с камином и спальня с узкой кроватью, а рядом окно и фиолетовый закат между деревьями. Повсюду царила чистота, а на двери красовался новый начищенный замок. Ей не придется впускать к себе в дом тех, кто ей не по сердцу.

Зима