Курчатов

Линейный ускоритель протонов? Ему не место в нашем институте. Хорошо, что продали его Алиханову! Циклотроны? Нечего их у нас проектировать! Это задача прошлого. Теперь без нас, физиков, их успешно строят инженеры. Высокие энергии, мезоны — это инородное тело в нашем институте. Это дело Дубны, которой мы дали дорогу в жизнь, и не зря ведь выделили ее из своего института. Но нужно быть человечным. Старик Исай (имеется в виду Гуревич. — П. А.) заработал себе право тихо работать с мезонами. Кикоин? О! Как он работает! Больной, а любое дело решает блестяще! Ни у кого в институте так четко не поставлена работа, как у него. Его дела остаются важнейшими в институте. Будкер... с новыми методами ускорения едет в Новосибирск. Там ему будет хорошо. С реакторами РФТ, водо-водяными поработаем еще несколько лет.

Термояд — великая проблема. На нее будем переключать все большие силы в институте. Ведь это и есть атомная энергия, которой еще не владеем. Антивещество? Нет, это еще далеко. Его время не наступило. На это отвлекаться не будем. Новые задачи — радиобиология, прямое преобразование энергии, плазменные двигатели? Будем обсуждать.

Институт не лодка, быстро на новый курс не развернешь. Мы будем медленно, как линкор, не теряя скорости, разворачиваться без спешки, без истерики, но так, чтобы лечь на новый курс, а не кидаться из стороны в сторону».

Ученые разделяли мнение Игоря Васильевича, что Институт атомной энергии должен нести основную ответственность за термоядерные исследования в Советском Союзе. Это требовало масштабов исследований, достойных нашей страны. И Курчатов в последние свои дни буквально опекал «термояд».

4 февраля к Игорю Васильевичу приехали с неотложными вопросами академики П. Л. Капица и А. В. Топчиев. Долго длилась их беседа. Вечером Игорь Васильевич в Большом зале консерватории слушал «Реквием» Моцарта. Кто-то узнал его, передал о его присутствии артистам. Те играли с большим воодушевлением, не ведая, конечно, о символическом значении, которое приобретет этот концерт как последний в жизни великого ученого.

Об опасности, грозившей его жизни, никто не догадывался, не почувствовали ее и врачи, осмотревшие его 4 февраля в поликлинике. Они, правда, предложили поехать за город отдохнуть, но Игорь Васильевич не согласился:

— Через недельку.

Особенно напряженным был субботний день 6 февраля. С пульта «Огры» он позвонил жене, попросил:

— Приготовь мне, пожалуйста, успокоительных капель, чтобы я не шебаршился...

Незадолго до этого Игорю Васильевичу была предоставлена дача в селе Успенском. Он выбрал сосновый домик, без всяких, как он говорил, излишеств.

На дачу и поехали Игорь Васильевич и Марина Дмитриевна. Вечером к Курчатову пришел Д. В. Ефремов, и они долго писали деловые бумаги.

Перед сном Марина Дмитриевна спросила: — Как встаем?

— Произвольно. Часов в одиннадцать я съезжу в Барвиху к другу.

Это был их последний разговор...

Марина Дмитриевна проснулась в 9 часов. Посмотрела: никого нет — ни Игоря Васильевича, ни помощника. Значит, они встали пораньше и, не беспокоя ее, напились кофе и уехали в Барвиху. Там лечился его товарищ, у которого на работе случилась неприятность. Игорь Васильевич хотел смягчить огорчение друга и, уж во всяком случае, не дать ему выписаться раньше времени из больницы.

В этот день к Игорю Васильевичу опять пришел Дмитрий Васильевич Ефремов, приехал также побывавший в Венгрии в командировке Василий Семенович Емельянов. А Игоря Васильевича все не было. Марине Дмитриевне стало как-то тревожно. Она спросила их:

— У вас нет телефона Барвихи?

— Нет.

Она отправилась к себе, посмотреть, нет ли номера в ее сумочке. Вдруг стук в дверь.

— А вот и они.

Но приехала Анна Филипповна, лечащий врач Игоря Васильевича в Москве.

— Марина Дмитриевна, — каким-то несвоим голосом, не здороваясь ни с кем, сказала она, — Игорь Васильевич... тяжко... заболел.

...Машина мчится по шоссе. Метель стихла, белизна только что выпавшего снега слепит глаза. Марина Дмитриевна все старается узнать: как он? Но никаких подробностей врач не говорит, только повторяет:

— Он очень плох.

Подъехали к зданию больницы. Вошли в вестибюль, и здесь Марина Дмитриевна узнала все: он умер.

Приехал он сюда в хорошем настроении, прошел к своему другу. Поговорили. Игорь Васильевич предложил помощнику:

— Давай-ка пошлем машину за Анной Филипповной, — это была врач. Анна Филипповна раньше лечила Игоря Васильевича, а сейчас его друга, — пусть она нам скажет о его поведении, а то он, может, что-нибудь скрывает, — и улыбнулся своей обычной, мягкой, затаенной улыбкой.

Пока машина везла врача, попили чайку. Приехала удивленная Анна Филипповна.

— Мне сказали, что вызывает Игорь Васильевич. Я засомневалась: зачем Игорь Васильевич? А теперь вижу, в чем дело — вас интересует наш подопечный?

— Да, расскажите, как он себя ведет?

Анна Филипповна рассказала. И в свою очередь, задала вопрос:

— А как вы себя чувствуете, Игорь Васильевич?

Игорь Васильевич поднял большой палец правой руки вверх.

— Во как!

— Может, я все-таки послушаю вас по старой памяти.