Курьер смерти

Подгоняемый нестерпимым жаром, мальчик пятясь выполз из гостиной. Как только он оказался в коридоре, родители стали кричать. Отцовские вопли, слишком хорошо ему знакомые, начались раньше и скоро стихли, не взволновав его.

А вот жуткие крики матери длились долго. Они были для него новы. Он слышал их и когда добрался до пристройки, и когда выскочил из дома. Слышал всю дорогу, до самого интерната.

Он бежал, бежал, но никак не мог от них убежать. Они так и преследовали его, пока он жил.

13

Холодный резкий свет неоновых трубок стекал с низкого потолка по голым стенам. В извилистых коридорах, отделенных друг от друга противопожарными дверями, пахло пылью, воздух был спертый. По верху, шипя и булькая, тянулись тонкие и толстые трубы, заставлявшие Йенса периодически пригибаться. Держа оружие наготове, они с Рольфом и Кариной тихо двигались вперед, проверяя все помещения, кроме тех запертых чуланов, где жильцы дома хранили свои вещи. Пока не удалось обнаружить никаких признаков того, что подозреваемый где-то здесь.

Йенс был близок к отчаянию. Если они опять пошли по ложному следу и потеряли, как с Яном Ландау, драгоценное время, это могло дорого обойтись Виоле Май.

На то, что программист «Food2You» замешан в этом деле, указывало многое. Только одно совершенно не вписывалось в картину: «Darling… Свет моей жизни…» – эта фраза из старого американского фильма, которую Ким без конца повторяла, а Ян Ландау печатал на футболках для продажи в своем магазине… Откуда программист ее знал? Или, может быть, Ким услышала эти слова не от него, а от кого-то другого? Например, от отца?

Еще одна тяжелая противопожарная дверь. Хагенах открыл ее, и полицейские вошли в огромное темное помещение. Пахло соляровым маслом. Где-то в глубине рокотала отопительная система крупного жилого комплекса. Рольф вытянул руку, ища выключатель.

– Не надо, – тихо сказал Йенс. – Почему здесь было не заперто? Разве это нормально, что в техническую зону может войти кто угодно?

Хагенах кивнул и не стал включать свет. Фонаря ни у кого с собой не оказалось, так что пришлось довольствоваться аварийным освещением – на стенах через равные промежутки располагались маленькие полукруглые лампочки в защитных колпаках из проволочной сетки. В основном они горели белым светом, некоторые – красным. Этого едва хватало, чтобы более или менее ориентироваться в пространстве.

Узкий бетонный проход вел к металлической решетке, под которой на двухметровой глубине тянулась шахта с коммуникациями. Как туда спуститься, Йенс не понял. Когда решетка кончилась, полицейские попали в другой бетонный проход, тянувшийся параллельно первому через большое подземное пространство.

Кроме обычного для таких технических помещений шипения и рокота здесь слышался и еще какой-то звук. Коллеги остановились и прислушались. Да, точно!

Это был глухой стон, и источник его находился где-то недалеко. Если они, все трое, не ошибались, он шел снизу, из коммуникационной шахты. Объяснившись при помощи жестов и взглядов, полицейские разделились: Рольф и Карина пошли дальше по бетонному проходу, а Йенс вернулся и стал искать спуск в шахту. Подняв решетку, он обнаружил узкую лесенку, сделанную из того же профиля, и осторожно спустился. Здесь, внизу, воздух был прохладнее. Пахло сыростью. Слева и справа тянулась электропроводка в руку толщиной.

Рольф и Карина тоже проникли в шахту и двигались навстречу Йенсу с другой стороны. Он отметил про себя, как занятно выглядят эти двое: коренастый уличный «бычара» крадется за спиной хрупкой молодой коллеги…

Внезапно остановившись, Карина молча показала вправо. Пройдя еще немного, Йенс увидел, что от шахты ответвляется другой такой же тоннель (два метра в высоту, два в ширину), освещенный такими же лампочками в проволочных сетках. Из глубины опять послышался звук, но теперь это был не стон, а скорее отрывистый смех.

Йенс первым свернул в ответвление и вскоре оказался перед приоткрытой металлической дверью. На стену рядом с ней падала полоска света. Слышалась человеческая речь, но, какой это язык, Йенс не понял. Вероятно, арабский.

Сделав два быстрых шага, комиссар Кернер поднял пистолет, распахнул дверь с громким криком: «Полиция!» – и застыл в полном недоумении.

Комната, куда он попал, представляла собой нечто вроде электрощитовой. На полу лежали несколько толстых матрасов, между ними стояли импровизированные столики (перевернутые ящики из-под апельсинов) с напитками в пластиковых бутылках и едой. Книжки, тетрадки, игрушки – все это валялось как попало.

На Йенса испуганно смотрели широко открытые темные глаза шестерых черноволосых подростков. На лице программиста застыла дружелюбная улыбка.

14

Йенс одновременно испытал радость, разочарование и досаду.

Радовался он тому, что не вызвал сюда спецотряд – иначе после осечки с Яном Ландау пришлось бы снова оправдываться перед Баумгертнер за ложную тревогу.