— Никуда не уходите, возьму вам кофе, — сообщил я коллегам и отправился по указанным координатам.
Все вывески дублировались на русском, испанском и пилипино, но в рябящем глаза многообразии шрифтов всё-таки мне удалось обнаружисть нужный адрес. Лифт действительно обнаружился, рядом с ним стояла пожилая филиппинская пара с характерными зонтиками.
Створки лифтовых дверей открылись. Внутри стоял Андрон — в сером пиджаке, с сигаретой. Жестом остановил пожилых филиппинцев, пробормотав что-то вроде «сервис, сервис», затем схватил меня за шкирку и втащил внутрь.
Тут же налепил капсулу портала на двери. Две секунды — и мы в полной темноте.
— Чего тебе нужно? — спросил я. — У меня работа.
— У меня тоже. Ну, как работа… Помнишь, мы с тобой говорили об артефактах, есть уже наработки какие-то?
— Не густо. Прошла всего пара недель, ты куда спешишь?
— В общем, тебя надо познакомить с Борисом. Проект буксует. Нужно устроить мозговой штурм.
Крутанул ручку, немного повозившись с картой и годом. Лифт преобразился — стал просторным, с зеркалами, старинными кнопками и перильцами. Я же снова ощутил неприятное чувство где-то в груди — ровно то же, которое я чувствовал во время перебежки по советскому Нью-Йорку.
— Какой-то знакомый лифт.
— Знаменитый, — кивнул Андрон, усмехнувшись.
— Давай только недолго. Меня мутит от других миров.
— Я ж не в бункер тебя тащу. А всего лишь в параллель. Да не боись. Нельзя долго реликтов в другое время, я знаю, а то ещё развилку получим.
Лифт тихо звякнул, двери открылись. Пыльные коридоры, запах дешёвого табака, пороха, конского навоза. Прошлое, причём глубокое. Добило меня табличкой «Петрогосиздат» на выходе из просторного лифтового фойе.
— Какой, мать его, год⁈
— Двадцатый. Тысяча девятьсот. Основной пучок.
Короткий коридор — навстречу шла девушка, одетая в стиле модерн и несущая огромную стопку бумаг. Завидев меня, небритого, одетого в цветастую футболку — шарахнулась, едва не уронив поклажу.
— Всё нормально, гражданка, актёры, — буркнул Андрон.
Дёрнул за ручку одного кабинета — было закрыто. Второго — дверь поддалась. Я взглянул на табличку — «Журнал Вестник Времён».
Внутри, в окружении стопок книг, журналов, за печатной машинкой сидел пятидесяти-шестидесятилетний дядька, напоминавший не то завхоза, не то писателя на пенсии — неясной национальности, с залысинами, в поношенном, но не лишённом стиля пиджаке. Тут же всё понял, поднял руку, пожал.
— Борис. Мне Андрон рассказывал. Чего так долго? Договаривались же на двенадцать. Итак, к делу. Артефакты? Присаживайся.
— Да. Артефакты, — я кивнул.
— Я так понял, могут телепортировать, перемещать, гипнотизировать…
— Могут.
Мой взгляд упал за окно, и тут я понял, что это за здание и место. Внизу бушевал проспект — непривычно-старинный, с равномерно перемешанными телегами, трамваями и старыми чёрными автомобилями. Гораздо привычнее было видеть это в виде чёрно-белых кинохроник немого кино, но всё это выглядело живым и современным.
Мы находились в знаменитом петербургском «Доме Книги», он же дом Зингер на Невском, в послереволюционном Петрограде.
— Чаю? Забыл предложить.
— Не стоит. А то меня сейчас стошнит, мне вообще нельзя здесь долго оставаться. Послушайте, Борис, я не знаю, может, вы не в курсе. То, чем вы собираетесь заниматься — чрезвычайно незаконно. Более того, оно мне противно. Мало того, что вы таскаете меня чёрт знает по каким временным линиям, так ещё и сеете магию в мирах Основного Пучка.
— Мы для тебя стараемся, между прочим. Разбогатеть Секатору — задача очень важная для успеха миссии. К тому же мы не трогаем Суперстволы и Суперветви, только боковые побеги, — нахмурился Андрон.
Я усмехнулся.
— Не трогаете. Стараетесь. Я и без вас разбогатею. Вы хоть понимаете, как эта магия работает? Что из себя представляет камнерезное матрицирование.
— Нет, — покачал головой Борис. — Абсолютный чёрный ящик. Расскажи?
— А никто не знает. И я не знаю, хотя стараюсь тщательнее докопаться до истины. Пока что понял, что для камнерезов всё получившееся — до определённой степени «чёрный ящик». Они буквально хотят что-то сделать — и благодаря своей силе и навыку делают.
— Ну, значит, нам достаточно знать, что магия артефакта ослабевает по мере удаления от ветви в структуре Древа Времён. Пятый Суперствол, Суперветвь двадцатая, тридцатая, возможно, пятнадцатая.
— Эта — двадцать — ноль один, правильно угадал?
Борис кивнул.
— Ноль два, рядом со стабилем. Развилка спустя два года после отделения суперветви… Итак, выбор невелик, как видете. Почти все миры — с Советским Союзом, дожившим до преклонных лет.
«Стабиль», вспомнил я жаргон лифтёров — это мир, в котором ничего не надо менять, и ветвь можно продолжать растить.
— В периферийных ветвях Союз неизбежно распадается к десятым годам. И там контрабандный рынок чего бы то ни было — цветёт и пахнет. Я так понял, у вас проблема с унификацией меры ценности, так?
— Так. Золото, как вы же сами передали, не представляет такой ценности, как было. Собственно, вызвал вас для того, чтобы вы прояснили — что наиболее ценно в вашем мире? Что может быть востребовано?