Курьерская служба

Мысленно пожурил своего реципиента за расточительство и продолжил разгребать переписку. Нашёл старые письма и от той старушки-крепостной, Зинаиды Сергеевой. Писала учтиво и на «вы», каясь в маленьких отчислениях, на что Эльдар Циммер отвечал, что ничего страшного, и вообще, мол, потерпите ещё пару лет и отпущу с вольной и дополнительной пенсией от Дворянского Дома. Пришлось мысленно поставить галочку в задании — накопить денег для старушки. Пусть поживёт перед кончиной мира несколько лет как свободный человек.

Переписка с Бертрандом Эрнестом состояла из одного письма, написанным на жутком русском языке. То ли знания имперского наречия у пожилого филиппинца были не очень, то ли письмо прошло через какой-то очень плохой автопереводчик. Про мать и дочь Анаканатун было только несколько скучных писем из Зеленогорского Дворянского Дома — про порядок начислений и про изменения в профиле — измерении сенситивности со сложной медицинской картой и изменении рыночной стоимости. У Ануки оказалось 6,7 процента.

От «рыночной стоимости» и других крепостных пережитков до сих пор меня немного передёргивало. Во всех прожитых жизнях подобные виды государственного устройства я встречал всего пару раз, и то, в каких-то очень отсталых или постапокалиптических обществах.

Но чтобы торговля крепостными велась через мобильное приложение? Чтобы судьбы людей разыгрывались в дуэлях в компьютерные стрелялки? Здесь всё, с одной стороны, напоминало утопию, а с другой, что-то такое жуткое и неестественное для человеческой природы. Если бы я не знал про существование магии, то подумал, что Верховный Секатор призвал меня для уничтожении мира именно по этой причине.

Ничего, придёт ещё мой час. Для начала надо прожить здесь несколько лет или десятилетий и я найду истинную ахиллесову пяту этой реальности.

После я нашёл ещё в переписке парочку интересных цепочек писем: с девушками из женского факультета, который тоже был в Камнерезном Университете, только в другом здании, но решил оставить их на потом, на сладкое.

Время вылета приближалось, и я, перекинувшись ещё парой фраз с Сидом, решил посетить «кабинет задумчивости», как называл его давно мой приятель.

Наверное, можно догадаться, зачем я упомянул этот эпизод. В туалете со мной произошла первая моя встреча с врагом.

Это был Игорь Антуанеску с крепким мужичком-азиатом лет тридцати. Оба в чёрных сюртуках, словно только что вышли из того актового зала, где я реинкарнировался. Я заметил их пару краем глаза, когда заходил в кабинку и было уже поздно пытаться убежать. Собственно, я и не планировал убегать. Но для начала, всё же, воспользовался удобствами.

— Ну что, вот мы и встретились, бамбино, — тихо сказал Игорь, подойдя вплотную к тонкой деревянной дверке. — Цим-циммер, да? Что, снова спрятался, как и в тот раз? Снова бить тебя, да? Думаешь, убежишь в Москву свою?

Тот раз… Простая фраза оказалась такой хлёсткой и обидной, что отмирающий разум моего предшественника снова выдал череду болезненных кадров. Мраморный пол туалета — только другого, в универе. Зеркала, писсуары. Запахи. Четвёрка парней и стоящий в дверях Игорь. «Не бейте по лицу, иначе скажут, что это я». Чьи-то руки на шивороте, приближающееся очко унитаза…

Игорь не унимался.

— Про Общество что-то новое узнал, а? Расскажешь? Ты хороший рассказчик.

Я прогнал все эти флешбэки. Промолчал, у меня не было привычки говорить через туалетную дверь. В ответ в косяк моей кабинки врезался кулак, едва не сорвавший щеколду.

— Эй? Ты что, охренел молчать, когда с тобой Антуанеску разговаривает? Ты, падаль немецкая. Ты же понимаешь, что рано или поздно тебе придётся выходить!

Звякнула застёжка моих брюк. Дверь кабинки распахнулась, срывая с петли защёлку и врезав кому-то прямо по переносице. Это оказался сопровождающий Игоря. Он схватился за нос, а я развернулся сзади, дёрнул за ворот сюртука, поставил подножку и уложил на пол. На этом мои силы почти иссякли — умения ещё оставались в памяти, но организм не был готов к таким внезапностям. Но Игорь на миг растерялся: видно было по глазам, что не ожидал такого. Испуг изменил его лицо с физиономии богемного бандюгана-тусовщика на лицо обычного смазливого мальчика-мажора. Мордоворот уже поднимался, но я, не разворачиваясь, врезал ему каблуком ботинком прямо в переносицу и пошёл прямо на Игоря.

— Тебя лишить передних зубов или пальца? — спросил я. — Могу и глаза, но больно уж они у тебя красивые.

— Ах ты!.. Да как? — Игорь сделал шаг назад, затем другой, но остановился и истерично полез в карман. — Ладно, если не хочешь, придётся потратить…

В руке у него лежал короткий, меньше ладони шириной каменный кинжал с врезанными в грань лезвия прозрачными кристаллами.

Резкая, отрывистая песня, похожая на скандинавский металл, полилась у него из горла, и я почувствовал, что все мои мышцы деревенеют, слова застревают в горле, становится тяжело дышать, а глазные яблоки тяжелеют, словно под веки залили свинца.

Глава 6

Когда напев закончился, Игорь продолжил: