Куриный Бог (сборник)

— Бедная, бедная моя девочка! Ну не плачь. Давай я тебя поведу в кафе. Нет, не в кафе. В самый роскошный ресторан. Надевай свои брильянты…

— Ты что, дурак?! — сердито сказала она. — Откуда у меня брильянты?!

— Пошли, купим по дороге! Маленькое черное платье есть?

Она шмыгнула носом и улыбнулась:

— Ты псих.

— Ага, — согласился он, — псих. Имею я право на честно заработанные премиальные купить своей сестре брильянты? Я вызываю такси, ага? Иди одевайся. И чтоб по первому разряду, слышишь?

— Точно, сумасшедший, — она порывисто, как ребенок, вздохнула. — Что, правда, идем?

— Ага, правда. Мы пойдем в дорогущий ресторан, и закажем шампанское, и будем танцевать, а потом к столику подойдет красивый мужик, такой, знаешь, широкоплечий, и спросит: «Можно пригласить вашу девушку?» А я скажу: «Я не против, но учти, вообще-то это моя сестра, и если ты ее, урод, обидишь, я тебе рога обломаю». Вот.

— Мороженое купишь? — спросила она деловито.

— Пять вафельных трубочек, — сказал он. — И микстуру для горла. Чтоб два раза не вставать.

Она взвизгнула и захлопала в ладоши.

Что мне, дураку, стоило сделать это раньше? Ее же так просто порадовать. Чего я ждал? Чего от нее хотел? Чтобы она выросла? Образумилась? Это как пшеница, ее надо растить. Заботиться. Полоть сорняки. Уничтожать вредителей. Рыхлить землю. И ждать урожая… Молиться и ждать урожая.

— Сонька, — сказал он, — пока ты не пошла красоту наводить… один только вопрос. Вот помнишь, мы еще с мамой и тетей Таней на море ездили?

— Это когда ты у меня мороженое отобрал?

— Разве это тогда? Ладно, забудь про мороженое, я другое хотел спросить. Помнишь, я тебе такой камешек подарил? Я его нашел на пляже, с дырочками такой? Он называется…

— Куриный Бог. Знаю.

— Ну да. И ты продела шнурок и таскала на шее. Помнишь?

— Погоди.

Сонька убежала в спальню, он слышал, как она шуршит чем-то и грохочет. Потом вернулась — на розовой раскрытой детской ладони лежал маленький смуглый Куриный Бог, и черный вылинявший шнурок болтался, точно усики неведомого растения.

— Ты что, вот так его… хранила? — спросил он.

Она смущенно улыбнулась:

— Ты ж мне его подарил.

— Сонька, — сказал он, — я тебя люблю. Дашь поносить?

— В обмен на брильянты? — спросила она деловито.

— Заметано. Только… больше восьми каратов я не потяну.

— Я так и знала, — горько сказала она, — ты лузер.

— Ну, лузер. Иди одевайся.

Самые простые решения, думал он, держа камешек на ладони, они самые правильные. Все верно. Почему бы тем

, кем бы онини были, тоже не выбирать самые простые решения? Зачем нужны сложности, когда есть подручный материал, когда древние архетипы сами работают на тебя?

— Договор? — прошептал он и сжал руку.

И ощутил, как быстро, слишком быстро нагревается в кулаке маленький Куриный Бог.

Подземное море

Артемий Михайлович обнаружил себя в совершенно незнакомом месте.

Ничего странного в этом вроде бы не было, поскольку он уснул в дороге, но, во-первых, трамвай не машина и даже не автобус, и сойти с маршрута он в принципе не способен. Во-вторых, Артемий Михайлович ездил этим маршрутом уже лет двадцать. Он видел, как город постепенно менялся, рушились старые дома и поднимались новые, тополиные ветки укорачивались до безобразных обрубков, потом выбрасывали стремительные пучки зелени, которая вскоре становилась жестяной, сворачивалась в трубку, бурела и опадала, желтые листья ложились на синий асфальт, а легкая Шуховская башня то чернела в светлом небе, то, напротив, желтела, подсвеченная, в темном. Магазинчик сладостей при знаменитой кондитерской фабрике как работал с незапамятных времен, так и продолжал работать по сию пору, а вот магазин «Молоко» на углу переименовали в «Мини-маркет», а потом и вовсе в «Интим», потом часть лампочек в слове «Интим» выгорела, а позже пропала и сама вывеска, и дверь заросла досками крест-накрест.

Все меньше по вечерам оставалось освещенных окон, вместо занавесок и фикусов в окнах виднелись навесные потолки и точечные светильники, потом светильники как по команде гасли, и бывало так, что трамвай, погромыхивая, тащился несколько минут мимо совершенно темных громадин, в которых не светилось ни одного окна. И все реже удавалось Артемию Михайловичу играть по дороге в обычную свою игру, представляя себя кем-то из жителей за освещенными окнами. Люди, мелькающие иногда в узкой щели между занавесками, кажутся яркими и красивыми, а, следовательно, жизнь у них должна быть такой же яркой и красивой. Артемий Михайлович, впрочем, не признался бы в своих смешных мечтах и очень удивился бы, услышав, что так развлекают себя все, кто старается в трамвае сесть поближе к окну, а не поближе к выходу.