Курочка, открой дверь

Прохор метнулся куда-то влево, стряхивая «Павла Никоноровича» с ноги. Голова тут же отозвалась резкой болью. Перед глазами всё поплыло. Прохор чувствовал что вот-вот потеряет сознание и держался лишь неимоверным усилием воли. Он забился в угол. Вокруг ходили, стояли и сидели куры. Его куры. Выглядели они все знакомо и привычно, но каждый раз, открывая рот, куры говорили человеческими голосами.

— Ишь как подскочил! — говорила одна.

— Как ошпаренный, ей-богу! — откликалась вторая.

— Ну не будьте уж так строги, судари мои, — отвечал им «Павел Никонорович», — человек напуган. И ведь не на пустом месте. Вообразите, если бы вот так вот-с… Шутка ли.

Прохор подумал, что сошёл с ума, что всё это ему чудится во сне ли, в болезни ли. Или он всё ещё курит трубку с казаками. Со всех сторон слышалась человеческая речь. Куры смотрели на своего гостя, что-то спрашивали. Но мозг был уже разогрет гормонами и пытался обезопасить своё обиталище и ментально, и физически. Разговоры кур ушли на второй план, Прохор искал выход. Выход нашёлся в противоположной стене. Три метра, всего три метра. Ноги сами понесли к двери. Сделать шаг, второй, потянуться рукой.

Дверь загородила тварь с огромной рожей. Та самая, что закинула его в курятник — сомнений не было. Появилась неизвестно откуда и толкнула Прохора в грудь рукой, по-прежнему торчащей изо рта. Толчок был недюжинной силы. Прохора снова отбросило к стене.

— Что же вы уже уходите, милейший, — обратился к Прохору Павел Никонорович. — Раздосадовали Пресветлого нашего. Негоже, сударь мой, так поступать, негоже.

Рожа стояла у двери. Похожая телом своим то ли на курицу, то ли на тюленя, колыхалась она тёмной массой, загораживая проход. Прохора окружили куры. Они ходили вокруг него и по нему. Постоянно переговаривались, хохотали, задавали какие-то вопросы, предлагали рюмочку, шампанского, в номера. Голова шла кругом. Разум затуманился. Рожа по-прежнему стояла у двери, отрастив на этот раз себе ещё и клюв. Рожа гладила куриц торчащей изо рта рукой, что-то говорила вторым ртом, глядела немигающим глазом. Потом куры принялись плясать. Они орали и бегали. Подпрыгивали и хлопали крыльями. Зазывали плясать Прохора. Травили пошлые анекдоты и снова хохотали и плясали. В курятнике было нестерпимо душно, жутко воняло.

Рожа подняла Прохора и поставила на середину курятника.

— Танцуй, Проша! — кричал Павел Никонорович.

— Пляши, родной! Пляши! — раздавалось со всех сторон.

Ноги подкашивались. Прохор упал на пол. Но рожа снова его подняла. Взяла за руки, закружила. Ноги скользили по свежему помёту. Куры хохотали басовитыми голосами, орали какие-то песни. Дышать было нечем. Пот струился по телу.

Прохора то бросали в угол, то снова тащили плясать. Любые попытки сбежать рожа резко пресекала. Сил уже не оставалось. Сколько это продолжалось Прохор сказать не мог. Он сильно хотел есть, а значит, прошло как минимум несколько часов. Периодически сознание покидало тело, и Прохор проваливался в забытьё, откуда его снова и снова выдёргивал или гомон голосов, или рожины пляски.

Наконец Павел Никонорович объявил, что вечер окончен, и Пресветлый вынужден откланяться. Наступило некоторое затишье.

— Нынче вынужден покинуть Вас я и сам, судари, — говорил Павел Никонорович. Вокруг все слушали. — Ухожу я и наш милый гость, Прохор.

— В добрый путь, господа! Лёгкой дороги! — раздались голоса вокруг.

— Идёмте-с, Прохор. Собачку Вашу нам с Пресветлым усмирить не удалось, к сожалению, дак вот может хоть Вы компанию составите. Идёмте, он ждать не любит. Скорей-с!

Дверь курятника была приоткрыта.

— Бу дте лю безны-с, — проскрипела рожа.

Волна гнева поднялась в Прохоре. «Собачку не усмирили, значит, ублюдки». Ярость затуманивала сознание, придавая сил. Он сунул руку в карман и нащупал нож, подаренный казаками. «Будь что будет!» Прохор бросился на рожу. Та опять резко вскинула руку. Ладонь с треском врезалась в грудь, но удар не отшвырнул Прохора. Сверкнул нож, и лезвие ударило по запястью руки. Глаз рожи расширился. Нож прошёл через плоть и кости словно через масло. Кисть упала на пол. Культя резко втянулась в пасть, и оба рта вместе с клювом дико заорали. Завершив удар, Прохор плавным и точным движением сразу сделал второй выпад. Остриё угодило точно в глаз. Тут же рядом на роже распахнулись ещё 3 вертикальных глаза. В них явно читалась боль. Существо метнулось прочь из курятника, сорвав с петель дверь и выломав часть стены, и скрылось всё в том же непроглядном тумане.

— Ах ты сучий сын! — дико завизжал сзади Павел Никонорович.

Прохор резко развернулся — курица неслась на него. Ей на подмогу собирались остальные.

— Да вы вконец охуели! — взревел Прохор. На всех парах Павел Никонорович налетел на резкий пинок. Пернатое тельце отлетело к стене. Рука Прохора сама метнула нож. Пролетев через курятник за считанные секунды, он прибил Павла Никоноровича к стене.