Курс N by E

В понедельник вечером, по дороге в гавань, я снова увидел над холмом молодой месяц. Воздух был еще прозрачнее, чем накануне, но, несмотря на это, вокруг серпа был заметен ореол. Видно было всю луну, слабо освещенную светом земли. Я опять подумал о дурном предзнаменовании насчет рожка с порохом, и оно опять показалось мне неправдоподобным. Увидим, сказал я себе и вступил в длинную полосу тени, отбрасываемой холмом. В голове у меня мелькнула строка из Вордсворта: «Какие тайны знает страсть!»[17].

На другой день проснулся в шесть утра. Высунул нос из-под одеяла и, выглядывая из-за стоящей горой перины, постарался определить, какая будет сегодня погода. Через верхнюю часть маленького окошка, вырубленного под самым карнизом, мне виден берег на той стороне гавани. Если бы погода была ясная, я узнал бы об этом прежде, чем успел бы отыскать глазами далекие холмы и дома, потому что моя комната была бы залита отраженным солнечным светом. В тот же вторник, в последний день марта, в шесть утра, сквозь три узких стекла в верхнем оконном переплете я увидел только унылую серую пустоту. Лишь спустя некоторое время можно было различить слабые очертания холмов. Между мной и ними опустилась снежная завеса. Я встал, развел огонь, внес в дом запас угля, дров и воды на тот случай, если начнется шторм. Воздух был ледяной, влажный; сильный порывистый ветер гнал по двору снег.

Мой дом защищен холмом и обычно недоступен ветрам ни с востока, ни с запада, ни с севера; они могут задеть его лишь короткими разрозненными порывами. Но сегодня ветер разыгрался не на шутку. Яростно набрасываясь на стоящие позади холмы, он не пропускал ни одного закоулка и залетал рикошетом в места, в которые у него не было прямого доступа. Сидя в доме, я мог судить об этом по печной трубе. Сначала зарычал огонь в топке, затем ветер ворвался в дымоход и наполнил всю комнату облаками дыма, смешанного с мелкой угольной пылью. Я терпел это в течение часа, а потом, взяв с полки зубную щетку, бритву, блокнот, в котором теперь описываю эти события, и томик под названием «Старые верования в новом освещении», которым ссудил меня методистский пастор, по возможности укрыв все остальное от проникновения сажи, отправился в гавань.

По пути я начал постигать серьезность шторма. Снег уже толстым слоем покрыл землю, и сильно мело. Дувший в спину ветер подгонял меня без всяких церемоний, то и дело швырял в сугробы и стал по-настоящему опасен там, где дорога шла по скале, нависшей на высоте 50 футов над гаванью. Недалеко от города я увидел человека, идущего навстречу против бури. Поджидая меня, он остановился под защитой скалы. Это был сапожник, который нес мне отремонтированные башмаки, увязанные в красный носовой платок. Я подозреваю, что он предпринял этот поход не столько ради заказа, сколько в предвкушении удовольствия поболтать. И мы с четверть часа болтали с ним, стоя в расселине скалы. Этот человек чинил обувь, рыболовные сети, цирюльничал, брался за любую несложную работу и получал за все это очень мало. Он показал мне свой карманный ножик, зазубрившийся в прошлом году при падении на камни, когда он и получил увечье, вынудившее его взяться за починку обуви.

Я провел в гавани почти весь день. Обедал с Робертом Перси и его семьей, отработал им малую толику, срезая сучки с еловых ветвей, предназначавшихся на подстилку корове. Во второй половине дня я вернулся домой, хотя хозяева просили меня остаться. Шторм достиг большой силы, поэтому у всех в поведении проскальзывал страх и стремление удержать человека под крышей. Я выдержал настоящее сражение, покуда достиг дома. Ветер перехватывал дыхание и жалил лицо колючим снегом. Смотреть вперед было невозможно, но временами удавалось все же бросить взгляд за пределы тропинки, по которой я с усилием продвигался, и я различал в воздухе снежные валы, гонимые бурей.

Добравшись до дому, затопил было печь, но тут же поспешно загасил, так как кухня сразу же наполнилась дымом. Пришлось оставить дом и вернуться в гавань. Обратно я шел по ветру, и это было легче. По дороге я обратил внимание на ручьи, которые так весело журчали во время недавних весенних дней. Теперь они были погребены под снежными наносами толщиной в шесть футов.

Когда я, отряхнув снег в передней, вошел в дом Перси, раздался общий возглас облегчения. Для этих людей всякая буря связана с океанским штормом и вызывает ужас. До этого времени я никогда так ясно не понимал, что шторм всегда влечет за собой чью-нибудь гибель среди семей, связанных с морем.

На тюленьих промыслах нажиты целые состояния. Города построены и процветают на доллары, которые в былое время парусный флот привозил с ледяных полей. Эти города пришли в упадок после того, как сталь и пар свели на нет вложенный в них капитал и положили начало торговому флоту Сент-Джонса. Теперь люди редко садятся на судно в собственной гавани, но вслед за своими капитанами отправляются в столицу и поступают там на службу либо под начало тех же капитанов, либо куда-нибудь еще.