Курс N by E

Канун нового, великого события — встречи в пустынном месте людей, не только чуждых по социальным условиям, но разделенных десятью тысячами лет жизни своих племен. С одной стороны — выходец из племени переселенцев с «Мэйфлауэра»[23], потомок Вильгельма Завоевателя, Карла Великого, Брайона Бору и т. д., наследник культуры Калвина Кулиджа, Уоррена Хардинга, доктора Крейна, Линкольна, Мелвилла, Гёте, Казановы, Матушки-гусыни, Цезаря, Иисуса, Юпитера, Будды, Бога — человек, душа и разум которого — результат брожения массы из ума и мудрости, красоты и добродетели, культуры и изящества, образованный джентльмен, христианин; с другой — боже, какое драматическое положение! — человек каменного века. Разве удивительно, что я останавливаюсь в нерешительности?[24].

Я искренне прошу отнестись к предмету моего рассказа с тем вниманием, которое уделяется умному путешественнику и квалифицированному наблюдателю. Но то, что мне приходится просить об этом, может легко обнаружить мое беспокойство из-за отсутствия общепризнанных заслуг ученого — титулов, степеней, связей и целеустремленности, которые придают бесспорный авторитет их обладателям. Мне пришло в голову, когда я искал себе оправдание, что, несмотря на большие претензии усердных и знающих ученых, измерителей черепов и взвешивателей разума — биологов, морфологов, текстологов, психологов и других, тех, кто, вооружившись диаграммами и таблицами, идут на приступ чуда и тайны живого, я, чувствительный, наделенный благими намерениями простой смертный, без всякого оборудования, кроме интуиции и здравого смысла, так хорошо помогающих большинству людей общаться, существовать и соединяться в пары в жизни, могу в делах человеческих попасть в точку не хуже, чем если бы я был по меньшей мере доктором философии Гейдельбергского университета.

XIII

Встреча человека с человеком

Бегом, прыгая, спотыкаясь, скользя на камнях, снова продолжая бежать, добираюсь до берега. Я стою на камнях маленького мыса в десяти футах над водой и смотрю вниз на гренландца в каяке. А гренландец смотрит вверх на меня. Я ободранный, грязный, исхудалый, небритый. Гренландец одет в белую, без единого пятнышка рубашку с капюшоном — анорак. Он темнокож, и его коричневое лицо блестит на солнце, как полированная бронза. Черты лица у него восточные: широкие скулы, маленький нос, большой рот с пухлыми губами, маленькие черные блестящие глаза. Мы с серьезным видом обмениваемся приветствиями и начинаем разговор.

Неважно, что он говорил только по-эскимосски, а я не знаю на этом языке ни слова и что, не имея общего языка, мы прибегли к доязыковой жестикуляции, не считаясь с тем, что универсальность взгляда и жеста претерпела большую эволюцию. Я рассказал ему свою историю. Рассказал, как мы отплыли из Америки на маленьком судне, добрались до Гренландии, бросили якорь в фиорде, потерпели крушение. Что я вот уже тридцать шесть часов иду по горам. Что я устал. Все это я рассказал со всем драматизмом, на какой способен, а это немало. Мной был пущен в ход пафос и юмор. Когда я говорил с пафосом, он смотрел на меня сочувственно, мой юмор вызвал у него улыбку, прекрасную улыбку. «О брат мой, — думал я, — как мы абсолютно одинаковы. Но ты богатый человек, а я бедный бродяга, шляющийся по побережью. Ты чист и аккуратен, а я вызываю отвращение. Ты гражданин своей родины, у себя дома, а я бездомный чужак, бог знает откуда! И в то время как мое неуклюжее суденышко лежит разбитое, полузатонувшее на скалах, ты сидишь в самой изящной и прекрасной лодочке, какую только мог изобрести человек». И я понял в тот момент, если не знал этого раньше: все, что мы называем цивилизацией, все укрощающие, облагораживающие силы искусства, науки, религии, романтических традиций, нравственности — все это результат ничего иного, как действия среды, в которой рождается неизменная бесконечная цепь человеческих потомков каменного века.

— Тут немного дальше по берегу есть поселок, — сказал гренландец, — там живет человек, который говорит по-датски. Идите сушей, а я поеду кругом на лодке и встречу вас.

Он взялся за весло, чтобы грести. Я же усталым движением поднял мешок и взвалил его на себя. В том месте, где мы стояли и разговаривали, море вдавалось в берег маленьким заливом. Мне нужно было вернуться немного назад, вглубь, чтобы обогнуть его. Гренландец, должно быть, повернул голову, чтобы посмотреть, как я пойду. Заметив мою тяжелую походку, он в одно мгновение поравнялся со мной, обогнал меня. В глубине залива мой новый знакомый вылез из каяка, ловко вытащил его из воды, бережно положил на берег и пошел мне навстречу. Мы пожали друг другу руки. Он взял у меня тяжелый мешок и взвалил его на себя.

— Сигарету? — предложил я.

Покуривая, как старые друзья, мы двинулись в Нарсак.

XIV

Нарсак. 17 июля