Курсанты

В день смотра установилась ясная солнечная и морозная погода. Таковой собственно она и была уже две недели, поскольку мощный полярный антициклон только усиливался и не собирался никуда отсюда сдвигаться.

Накануне мы особенно упорно колотили неподъёмными ботинками шершавый асфальт и хрипло орали какую-то маршевую песню. В день смотра погода тоже выдалась на редкость солнечная и тихая, хотя и морозная, и только голые корявые сучья клёнов и вязов, давно сбросивших свои листья и от этого похудевших, напоминали, что на дворе-то уже давно зима.

На центральной улице училища – так называемом Бродвее все свободные от несения нарядов курсанты всех курсов выстроились в колонну по четыре отдельными учебными группами и заняли исходные позиции. Было холодно, градусов за двадцать и куцые шинельки не очень-то спасали от него. Чтобы согреться, нужно было постоянно двигаться, но мы стояли уже с полчаса, ожидая команды к движению.

У двухэтажного здания военного цикла, мимо которого мы должны проходить, собрались командиры рот, эскадрилий, отрядов, замполиты. Ждали начальника училища. А его не было. Но как без него начать? И мы стояли и мёрзли. Только через двадцать минут появилась «Волга» начальника училища. Юрманов, одетый в лёгкую офицерскую шинелишку тоже, видимо, здорово замёрз. Он доложил о готовности к смотру. Но, видимо, чего-то у них там не состыковывалось, и мы продолжали стоять и мёрзнуть и тихонько ворчали.

В задних рядах колонн начали курить и прыгать, чтобы согреться, пользуясь тем, что командиров и старшин подразделений созвал к себе майор Юрманов.

– Курение отставить! – подскочил откуда-то заместитель старшины роты Ким, тот самый штангист и боксёр, служивший в спорт роте, и в первые дни так возмущавшийся армейскими порядками. Его прозвали кличкой «Да, ты», к месту и не к месту им употребляемой. Кима не любили за то, что он без особой причины орал на курсантов независимо был для этого повод или нет, за его бестактные команды и за мат перед строем. Как и все имеющие ограниченный интеллект, он был прямолинеен, как изгородь вокруг казармы. Иногда мог применить и физическую силу.

– Да, ты! – словно кукушка закуковала откуда-то из глубины строя. – Да, ты! Ку-ку! Да, ты!

– Отставить, я сказал, да ты! Кому непонятно?

Он вытянулся, пытаясь выяснить, кто там сзади кричит и курит.

– Да, ты! Пошёл ты! – раздавалось сзади. Но дым куриться перестал. Сигареты попрятали в рукава, и теперь было не понять, дым идёт или морозный пар от дыхания курсантов.

– Кто там сказал, чтоб я пошёл? – Ким грубо растолкал строй. – Ты что ли?

Перед ним стоял с растянутым до ушей ртом Каримов Серёга.

– Ты что ли храбрый, да, ты? – Ким локтем резко ткнул отработанным движением парня в бок и тот скорчился. Весом он был едва ли не в два раза больше Серёги.

В стоящей рядом колонне второго курса поднялся ропот.

– Эй, старшина! – крикнули ему. – Тут тебе не Азия. У себя дома баранов будешь швырять.

– Ты, быдло вонючее, чего руки распускаешь? Тут Россия. Смотри, до казармы не дошагаешь. А вы чего, ребята, боитесь? Пошлите его на…

– Ничего! – негромко крикнул им Серёга, всё нормально. – Нас бьют, а мы мужаем. Природа – штука тонкая. И если в одном месте даст больше, то в другом обязательно отнимет.

– Хи-хи-хи! – закатился своим неподражаемым смехом Лёха Шевченко, самый высокий парень в нашей группе и с самым большим носом в батальоне. – А что это за закон, Серёга?

– А это, славный потомок великого кобзаря, такой закон, по которому у человека, чем больше массы – тем меньше ума. Доказано давно.

Кругом засмеялись. Ким несколько мгновений переваривал сказанное, глядя исподлобья.

– Я ещё поговорю с тобой! – пообещал он Каримову и повернулся, отходя.

– А хо-хо не хе-хе? – сделал выпад в удаляющуюся спину Серёга. – Да, ты!

– Хи-хи-хи! – с новой силой закатился Шевченко. – Ну, даёшь, Серёга!

– Кончай базар! – подошёл Варламов. – Подровняться в строю, командир идёт.

– Внимание! – раздался усиленный радио голос Юрманова. – Ровняйсь! Смирно! Для смотра строевой песни поротно, поэскадрильно, дистанция 10 метров, первая рота прямо, остальные на месте, шаго-ом марш!

Оркестр грянул марш Агапкина «Прощание славянки». От дружного топота полутора тысячи ног загудел промёрзший асфальт. Сорвались с деревьев испуганные воробьи. Полетели с деревьев чудом не успевшие опасть последние листья.

Наше отделение шло последним. Впереди – старшина Тарасов. Горчуков почти никогда не ходил на такие мероприятия.

– Р-рота, смирно! Р-равнение налево!

Старшина взял под козырёк. На полутоне смолк оркестр. Руки – по швам. Ноги, не сгибаясь в коленях, чётко припечатываются к асфальту. Прошли мимо импровизированной трибуны, на которой стояло руководство училища на одном дыхании. Теперь второй заход, уже с песней. Тут идти проще. Нам аплодировали стоящие вдоль аллеи семьи командиров.