Курсив мой

Три моих первых года за границей – какое-то переходное время к настоящей жизни последующих лет. Эти три года – от июня 1922 года до апреля 1925 года – связаны с жизнью у Горького, с памятью о нем, с его семьей, отчасти – переездами из одного места в другое: Берлин, Сааров, Прага, Мариенбад, Венеция, Рим, Париж, Лондон, Белфаст, Сорренто. Литературный Берлин, кафе на Ноллендорфплатц, Цветаева – сначала в Берлине, потом в Праге. Муратов, первые парижские знакомства. Как много было встреч! С 1925 года началось наше парижское существование.

В 1926 году мы сняли квартиру. Это были годы расцвета парижской литературной жизни. Сама я в этом году начала писать прозу. Было три газеты, был наш журнал “Новый дом”, салоны Цетлиных и Винаверов, дом Мережковских, “Зеленая лампа”, Союз поэтов (где я много раз выступала). В 1930 году словно какое-то несчастье обрушилось на всех нас, это было, вероятно, следствием мирового экономического кризиса, всеобщее обеднение, оскудение книжного рынка, постарение старых и упадок молодых. Начали много пить, мрачнеть, болеть. И в СССР началось плановое уничтожение двух поколений.

ДЕКАБРЬ

В 1918–1920 годах, когда случилось то, что случилось, я говорила себе: это меня не касается, это касается аристократов, буржуев, контрреволюционеров, банкиров и губернаторов. А мне шестнадцать лет, и я – никто. В 1940 году опять “стряслось”, и я опять за старое: “Это меня не касается, это касается Европы. А я что? Я – русский эмигрант. Полуазиат, что ли? Вообще – ничтожество”.

– Это тебе даром не пройдет! – сказала я сама себе в зеркало.

ДЕКАБРЬ

Европейские художники удивительно высокомерны. Они не снисходят до отчаяния. Они самоуверенны: англичанин – потому что есть великая империя; немец – потому что есть Гитлер; француз – потому что буржуазный склад его мысли идеально совпадает с буржуазным укладом его государства. У нас мучились сознанием, что есть безграмотные, есть вшивые. И до сих пор жива отрыжка этих графско-княжеских мучений.

ДЕКАБРЬ

Я люблю трудную жизнь. Пришло, несомненно, в юности из Ницше. Засело. На всю жизнь. Это значит, что я люблю задачи, которые нужно разрешать, и препятствия, которые нужно брать, и всю вообще “спортивную” сложность судьбы человеческой.

ДЕКАБРЬ

“Добытое рассуждением всегда остается с нами. Продуманная идея нас никогда не покидает, каково бы ни было душевное настроение, между тем как идея только почувствованная – неустойчива и изменчива: зависит от силы, с какой бьется наше сердце. А сверх того, сердца не даются по выбору: какое в себе нашел, с тем и приходится мириться. Разум же свой мы сами постоянно создаем”.

(П. Чаадаев. Филос. письмо III)

ДЕКАБРЬ

“Честь дороже жизни”.

Никогда не понимала, что это значит. Как может быть что-нибудь дороже жизни? Если нет жизни, то ничего нет. Все равно как если бы дырка была дороже бублика. Если нет жизни, то нет и чести. Нет бублика – нет и дырки. Сравнивать жизнь с чем-нибудь – все равно что множить яблоки на груши.

И вдруг у Шопенгауэра нашла мысль о том, что честь – условная вещь, существующая только во мнении посторонних людей о нас (и в разные времена – разная), но не в нас самих: “Честь есть мнение других о нашем достоинстве (объективно). Честь есть наш страх перед этим мнением (субъективно)”.

1941

ФЕВРАЛЬ

Когда настают такие времена – голодные и холодные, – то спички понемногу перестают зажигаться. Это я заметила еще в 1920 году. Первый признак большой беды.

ФЕВРАЛЬ

Куда девались все глиняные горшки, которые сейчас так нужны? Их больше нет. Старуха-соседка, помнящая нашествие немцев в 1870 году, подарила мне горшок. Я ставлю в нем хлебы. Уверяет меня, что горшок – дедовский. А дед ее в Россию ходил, в 1812 году, с Наполеоном. Может быть, горшок – русский? Н.В.М. рассмотрел его и заявил, что горшок, несомненно, владимирский (значит – его земляк!).

ФЕВРАЛЬ

Леонид Андреев за несколько недель до смерти (1918 год) слушал у себя в Финляндии налеты вражеских самолетов и мечтал об отъезде в Америку. Мне начинает казаться, что перерыва не было – между его ночами и моими.

МАРТ

Недавно читала на литературном вечере, на улице Лурмель, в помещении столовой матери Марии, “Воскрешение Моцарта”. Было человек сто, полный зал. Многие плакали. Были: Зайцев, Вейдле, Присманова, Ладинский…

МАРТ

Итак, самые важные вещи на свете суть: каша в горшке, хлеб в печи, шерсть и сало.

АПРЕЛЬ

Всю жизнь любила победителей больше побежденных и сильных более слабых. Теперь не люблю ни тех, ни других.

АПРЕЛЬ

Меня больше волнует, что Бабель сидит в тюрьме, чем что потоплен крейсер со всем экипажем.

АПРЕЛЬ

Год тому назад мы стояли перед событиями: падение Голландии и Бельгии, падение Парижа, вступление Италии в войну. Сейчас мы опять стоим перед громадными событиями, может быть, еще большими, которые, вероятно, начнутся в мае. А пока что каждый вечер над нами летят десятки самолетов – в Англию. И Лондон зажжен со всех сторон.

АПРЕЛЬ