Курсив мой

В двадцатом веке люди раскрыли себя, как никогда до того не раскрывали. Все – о себе, все книги. Обнажение того, что раньше было тайной. Одним из первых сделал это Стриндберг (если не считать Руссо) в 1893 году. Он рассказал в “Исповеди глупца”, как первая его жена (это была Сири фон Эссен, она родилась в Финляндии и говорила по-русски) ушла от него и почему ушла. Вся его глубоко личная драма отражена в этой книге. Потом он женился на второй жене и взял с нее слово, что она никогда не прочтет его “Исповедь”. Она не сдержала слово, прочла книгу и, забрав с собой двух детей, уехала от него. Когда он женился на Гарриет Боссе, то опять заставил и ее поклясться, что она этой книги не прочтет. Все это рассказала мне Гарриет Боссе и сказала, что она сдержала данное слово. Но через шесть лет жизни со Стриндбергом она, хоть и не прочитав его “Исповеди”, тоже ушла от него (забрав детей). Она была актрисой и играла в его пьесах главные роли, будучи совсем молоденькой. Она показала мне фотографии. Как она была прелестна в “Дамаске” и в “Пасхе”! Она подарила мне одну фотографию, где ей лет сорок пять, а те не дала. Сейчас ей около семидесяти.

“Исповедь глупца” предваряет все автобиографии нашего времени, и в том числе – книгу Андре Жида. Он не был первым, как тогда говорили, который писал о вещах, до тех пор запретных. Стриндберг первый говорил языком правды о себе и открыл себя напоказ миру. Может быть, потому-то и поставлен ему памятник в Стокгольме без одежды: около Ратуши стоит голый Стриндберг.

Мы продолжаем в известной мере идти по этому пути (Стриндберга – Жида) и говорим о себе то, о чем молчали наши отцы и деды. Мы лучше знаем себя (и их), и потом – что же нам скрывать себя? “Загадок”, в сущности, осталось очень немного. Отгадки на них даны. Они, если сказать правду, превратили загадки в уравнения: если даны А, Б, Г, Ж и т. д., то о В, Д и Е, а также о М и Щ каждый может сам узнать, если научился думать. Еще лет 20–30 тому назад раскрытие себя было бравадой, знаменем, с которым шли на борьбу с лицемерием. Сейчас оно естественно, им пользуется всякий. И всякое уравнение получает разрешение, и незачем выходить на улицу с барабанным боем. Тайны – другое дело. Они – часть моего внутреннего устройства, и у них есть соки.

Первая часть современных автобиографий – раскрытие себя. Вторая – очень часто – писать обратное тому, что было, в борьбе с самим собой, если еще продолжается борьба. И третья – умышленное усложнение авторами писаний о себе. Уильям Блейк сказал: “То, что может быть понято дураком, меня не интересует”.

Все это надо принять во внимание, если я когда-нибудь буду писать книгу о самой себе. Знаю твердо: не обладая старым чувством “женской стыдливости”, я, однако, не в силах буду открыть о себе все. Если бы я жила и писала пятьдесят лет тому назад, то в этом был бы смысл. Сейчас смысла в этом я не вижу: бацилла открыта, что же ее заново открывать? Великие наши освободители (и в первую очередь – Д.Г. Лоуренс) потрудились на этом поприще. А кроме того, я всегда считала и считаю скромность (не стыдливость!) некоторой добродетелью наряду со смелостью и правдивостью. И еще я знаю, что к тому времени, когда я решу писать о себе, всякая борьба с самой собой должна быть окончена, и таким образом мне не надо будет ни лгать, ни притворяться лучше или хуже, чем я есть на самом деле. Что касается усложненной (умышленно) техники письма, то пускай меня понимают и дураки. Я, может быть, не очень к ней способна.

Мне придется – если я буду когда-нибудь писать о себе – сказать, что я никогда не страдала от того, что родилась женщиной. Я как-то компенсировала этот “недостаток”, который недостатком никогда не ощущала, ни когда зарабатывала хлеб насущный, ни когда строила (или разрушала) свою жизнь с мужчиной, ни когда сходилась в дружбе с женщинами и мужчинами. Ни когда писала. Я даже не всегда помнила, что я – женщина, а вместе с тем женственность была моим украшением, это я знаю. Может быть, одним из немногих моих украшений. Вместе с тем у меня было очень многое, что есть у мужчин, – но я не культивировала этого, может быть, подсознательно боясь утери женственности. Была выносливость физическая и эмоциональная, была профессия, денежная независимость, был успех, инициатива и свобода в любви и дружбе, умение выбирать. Но было также и подчинение мужчине – с радостью. Особенно же, когда я видела помощь мне со стороны мужчины, что бывало нередко. Я любила это подчинение, оно давало мне счастье. И было: ожидание совета от мужчины и благодарность за помощь, поддержку и совет.

И я скажу тоже о том, что любила и люблю человеческое тело, гладкость и крепость плеч и колен, запах человека, кожу человека, его дыхание и все шумы внутри него.

 1947

ЯНВАРЬ