Курсом зюйд (СИ)

Да, ты здесь самый известный из монархов Европы, гравюры с твоих портретов раскупают в книжных лавках, как горячие пирожки. Благодаря тебе Дания избавилась от страха перед Карлом, но, как ты догадываешься, теперь у них иной страх — мы сами. Ведь в их понимании государство создаёт армию не для того, чтобы отстаивать свои интересы, а исключительно для того, чтобы завоевать весь мир. Главный невысказанный вопрос, витающий в воздухе Копенгагена: «Кого пойдут завоёвывать эти русские после Полтавы?»

Честно говоря, это было ожидаемо, европейцы всё те же. Но разочаровывать здесь никого не собираюсь. На этом страхе можно неплохо сыграть, добившись нужного нам результата…'

Голова у Кати всё ещё кружилась: морская болезнь не отпускала даже через сутки после прибытия в Копенгаген. Меркулов, в отличие от неё, куда лучше перенёс морское путешествие и сейчас, будучи в ранге коллежского советника^[3], занимался вопросами их обустройства на датской земле. Ибо его дражайшая супруга в данный момент была физически не способна утрясать ещё и бытовые проблемы новоприбывших, ей пока хватало ознакомления с материалами посольства.

«Причём, любопытно, как Алёша это делает, если из всех иностранных языков знает только немецкий командный, — мысленно улыбалась госпожа действительный статский советник. — Сейчас допишу письмо, выпью кофейку и снова переговорю с Андреем Петровичем. Надо подыскать где-нибудь домик в аренду. Нам и одним в посольстве было бы тесно, а с табором прислуги и подавно…»

Думать о делах не хотелось абсолютно. Мысли казались неподъёмными булыжниками, перспектива ворочать которые совершенно не радовала. По-хорошему, выспаться бы как следует, а потом заниматься серьёзными вещами. Но, судя по тому, что Катя успела увидеть и услышать, если она этого не сделает сейчас, то «серьёзные вещи» займутся ею.

'…Мы здесь одни из первых. На месте раньше нас были только датчане. Нас встретили как полагается. Также Гёрц^[4] и Уитворт^[5] явились сегодня. Едва встретившись, эта милая компания тут же перегрызлась между собой. В их споре не участвовала, зато узнала много интересного.

На завтра Андрей Петрович обещал испросить аудиенции у короля Фредерика, чтобы представить нас с Алёшей. Сказал, что долго ждать вряд ли придётся, моя скромная персона здесь тоже довольно популярна при дворе.

Ожидают ещё прибытия польско-саксонского короля, который решил лично навестить брата Фредерика и поучаствовать в выработке соглашения. Говорят, и из Франции едет кто-то знатный, но не знают, кто именно. Ждут ещё голштинца и представителя императора. Как все соберёмся, так балаган и начнётся…'

— Катя! — со стороны двери раздался насмешливый голос супруга. — Бросай перья да чернила, мы к ужину званы.

— Пять минут, солнышко, — вздохнула она. — Сейчас допишу, запечатаю и пойдём.

«…А больше новостей пока нет. Как появятся, сразу тебе сообщу. Подозреваю, что ты сейчас очень занят, но пожалуйста, найди минутку, чтобы передать Дарье привет от нас…»

Мелкий песок, служивший здесь вместо обычной промокашки, довольно быстро впитал непросохшие чернила. Катя стряхнула его излишек в коробочку, аккуратно сложила письмо, надписала и запечатала, приложив к разогретой капле сургуча перстень. На площадке этого узорного кусочка серебра были причудливо сплетены две буквы — «А» и «Е». У Алексея точно такой же. Эти перстни — свадебный подарок государя. Письма, запечатанные ими, будут прочитаны одними из первых, таков уговор.

Теперь самое последнее — положить письмо… нет, не в секретер, упаси Бог. Хорошо, что в юбке предусмотрены прорезные кармашки для разных мелочей. Свою корреспонденцию Катя никогда не оставляла на виду. Даже запечатанную.

А вот теперь можно со спокойной душой отправляться ужинать. Не стоит заставлять господина Измайлова долго ждать.

3

— Ежели по-немецки продолжат говорить, то и ладно. А ежели по-французски, то придётся тебе, Катя, мне переводить…

Об этом она предупреждала Петра Алексеича, как только стало окончательно ясно, что в Копенгаген Меркуловы поедут вдвоём. Но надёжа-государь придерживался принципа: «Не можешь — научим, не хочешь — заставим». До него с трудом доходило, что другие люди могут не обладать тем набором способностей, которыми был одарён он сам. В конце концов государь напутствовал Катю словами: «Надо будет, так и сама ему всё переведёшь», — и спровадил обоих с глаз долой.

Вот и стояли сейчас супруги в парадной зале дворца Кристиансборг в толпе иностранных дипломатов и датских вельмож, ожидавших выхода его величества Фредерика Четвёртого, стараясь сохранять невозмутимо важный вид. При датском дворе, к удаче Алексея, в ходу был именно немецкий язык, однако средством общения между дипломатами считался французский, и тут уже могли возникнуть затруднения. Впрочем, господа посланники были деликатны и, зная о некоторых затруднениях одного из новых чиновников русского посольства, продолжали говорить по-немецки.

— Мадам, — улыбка герцога Фридриха Голштейн-Готторпского была натужной, неестественной, и в то же время пренебрежительно-снисходительной.