Куртизанка Сонника. Меч Ганнибала. Три войны

То была Бахис, казавшаяся при свете солнца еще' более грязной и оборванной. У нее был подбит глаз и несколько синяков на руках.

— Я не могла прийти раньше,— сказала она со смирением рабыни,— только недавно заплатили мне.

Вот люди! Едва только дали мне достаточно, чтобы заплатить Лаис... Всю ночь, в то время, как они меня мучили, как я чувствовала на лице дыхание этих утомившихся сатиров, я думала о тебе, мой бог.

Актеон отвернулся, избегая ее ласк. От этой пьяной и усталой после испытаний ночи несчастной пахло вином.

— Ты презираешь меня? Я видела, как ты разговаривал с богатой Сонникой, которую друзья ее называют первой красавицей в Зацинто. Ты будешь ее любовником? Понимаю, что она влюбилась в тебя, но ведь в конце концов она такая же женщина, как и я... Скажи, Актеон, почему не сделаешь меня своей рабой?.. Заплати только одной ночью...

Актеон отстранил руки, старавшиеся обнять его, и поглядел на дорогу, где звучали трубы и в пыли блестели шлемы и копья.

— Это легаты Рима,— сказала куртизанка. И привлеченная чарами этих воинов, действовавшими на ее детское воображение, она быстро спустилась с лестницы, чтобы быть ближе к зрелищу.

Впереди шли трубачи римского флота, трубя в свои громадные металлические трубы, с щеками, повязанными шерстяными полосами. Толпы граждан провожали посланников, ехавших верхом на мохнатых кельтийских лошадях. Их копья были покрыты касками с тройными султанами, хранившими следы ударов, полученных в схватках с туземцами. Следовали на белых конях старейшины сагунтинского сената; они держались неподвижно, седые бороды их спускались на грудь, их темные мантии, придержанные на голове тиарой с бахромой, спускались до стремян. Римский стяг, увенчанный изображением волчицы, несли сильные моряки, и за ними ехали легаты с открытыми, остриженными головами; один был толстый, с тройным подбородком, другой худой, нервный, с ноздрями хищной птицы. Их латы были из чеканной бронзы, их ноги обуты в металлические котурны, а на крутые бедра их спускались юбочки цвета отстоя вина, украшенные золотыми тесемками, которые шевелились при малейшем прыжке лошадей.

Подъезжая к молу, шествие встретилось, среди рыбаков, матросов и рабов, с толпой женщин, укутанных в плащи, которых вел старик с нахальными глазами и влажным ртом, имевшим то отталкивающее выражение, которое принимают евнухи от общения с порабощенными женщинами. Это были танцовщицы из Гадеса, привезенные Полиантом, и теперь проходившие незамеченными, так как все внимание толпы было обращено на проводы отъезжавших моряков.

Несколько женщин из рыбацкого порта предлагали легатам венки из душистых горных цветов на длинных стеблях.

Возгласы раздавались в группах матросов всех стран.

— Да здравствует Рим! Да защитит вас Нептун! Да сопутствуют вам боги!

Актеон услышал смех за собой и, обернувшись, увидел кельтийского пастуха, убившего накануне легионера.

— Ты здесь? — спросил мрачно грек.— Ты один и не прячешься от римлян, которые ищут тебя?

Повелительные глаза, те странные глаза, возбуждавшие в Актеоне смутные воспоминания, гордо смотрели на него.

— Римляне!.. Презираю и ненавижу их. Я по-' шел бы без страха на сам их корабль. Занимайся твоими делами, Актеон, и не заботься о моих.

— Как, ты знаешь мое имя? — воскликнул грек со все более возрастающим удивлением, восхищенный в то же время совершенством, с которым пастух говорил по-гречески.

- — Знаю и твое имя, и твою жизнь. Ты сын Лизастра, полководца на службе Карфагена, и бродишь по всему свету, не находя нигде удовлетворения.

Грек, такой сильный и самоуверенный во всем, чувствовал смущение перед этим загадочным человеком.

Последний, следя за проводами, повернулся спиной к Актеону. При виде блестевшей на солнце волчицы, сопутствуемой восторженными криками сагунтинцев, глаза его наполнились еще большим презрением и гневом.

— Они считают себя сильными, потому что их защищают римляне. Они воображают, что Карфаген погиб, потому что торгашеский сенат боится разорвать трактаты с Римом. Обезглавили сагунтинцев, бывших друзьями Карфагена, старыми друзьями семьи Барков, и ездили на поклон к Гамилькару, когда он отправлялся в свои экспедиции. Они знают, что есть некто, кто не спит и во время мира... Мир распростерся между этими двумя народами. Или один, или другой!

Восторженные крики народа, провожавшие лодку, которая отвозила легатов на Либурнику, как будто бичом хлестнули пастуха, и при звуках труб с корабля, он, стиснув зубы, со сверкающими от ярости глазами, протянул свои сильные руки к кораблю и прошептал со скрытой угрозой:

— Рим!.. Рим!..

II. Город

Дорога, называемая Змеиной, по которой шел Актеон, подымалась в гору.