Куртизанка Сонника. Меч Ганнибала. Три войны

Каждая такая вылазка наносила большой урон войску Ганнибала. Африканцы начали говорить с суеверным страхом о голом гиганте в львиной шкуре, с палицей в руке, выходившем во главе сагун-тинцев и каждым ударом сбивавшем целые ряды осаждающих. Эфиопы видели в нем ужасное, кровожадное божество, подобное тому, которому они поклонялись в своих оазисах; кельтиберийцы утверждали, что это Геркулес, спустившийся с Олимпа, чтобы оказать помощь своему городу.

Ганнибал узнал его издали среди сражавшихся. То был Ферон, жрец, которого он однажды видел в Акрополе и необычайной силе которого изумлялся. Хотя и знал хорошо о его человеческом происхождении, он не мог без ужаса смотреть, когда над шлемами появлялась эта львиная голова, как будто неуязвимая ни для стрел, ни для камней.

Кроме того, осажденные пользовались фалариками

-зажигательными стрелами. Было известно, что среди купцов и сельских земледельцев находились люди, испытанные в военном искусстве, побывавшие во многих странах. Ганнибал вспомнил об Актеоне, греческом скитальце, своем друге детства. Наверное, он был изобретателем фаларики, раскаленной стрелы, обвернутой паклей, пропитанной смолой. Раскаленные стрела летела, как ракета, и своим широким концом могла пробить и латы, и щит, и, если она не пробивала вооружение, то зажигала платье; воин срывал вооружение, чтобы избавиться от огня и таким образом попадал беззащитным под удары врагов.

Воевавшие с самыми непобедимыми варварскими племенами Иберии бежали, когда щиты их загорались от этих огненных змей, летевших со свистом и разбрасывавших искры за стенами Сагунта.

Так проходило время, а осада не подвигалась и Ганнибала охватывало жестокое нетерпение. Огонь Ваала! Он стоит тут, прикованный к этим стенам, которыми не может овладеть, а тем временем там, в Карфагене, партия Ганона строит ковы, подготовляя падение династии Барка, если ему не удастся овладеть Сагунтом, и выдачу его, как нарушителя договоров, Риму, если последний того потребует.

Волнение снова заставило его вскочить с постели, прогоняя сон, которым он желал бы забыться. Он погасил ночник, но и в темноте лежал с открытыми глазами. Голубой свет луны пробивался сквозь скважину в крыше палатки и падал на латы, блестевшие в темноте, как серебряные рыбы. Соловей продолжал петь на дереве.

Ганнибала это раздражало; проклятая птица не давала ему спать. Он был способен спать среди гула битвы. Его, привыкшего с детства к лагерной жизни, укачивали резкие звуки рогов; громкие песни наемников и ржанье лошадей не мешали ему. А между тем, приятное пение этой птицы с его переливами, раздражало его, как жужжанье улья.

Он вскочил, ощупью разыскал стрелу в хаосе оружия, тканей и прочих вещей, и вышел из палатки. Ночная свежесть несколько успокоила его.

Луна светила с безоблачного неба. Дул легкий ветерок, так как осень уже шла к концу; звезды мерцали, на трель соловья отзывались другие певцы, скрывавшиеся в деревьях, рассеянных по равнине. Лагерь отдыхал. Потухли костры, вокруг которых спали солдаты в ужасной близости с женщинами и детьми, принадлежавшими к войску, закутавшись в конские попоны или куски богатых тканей; а лошади, привязанные к кольям, вбитым в землю, стояли правильными рядами, понурив сонные головы. В глубине осажденный город тоже был погружен во мрак и молчание — как бы спал. Слабый свет, мерцавший в некоторых бойницах его стен, производил впечатление приоткрытых век, бодрствовавших, делая вид, что спят.

Ганнибал прошел мимо почетного караула, стоявшего у самой его палатки. Солдаты приподнялись, слыша его шаги, но узнав вождя, снова опустили головы к земле и продолжали храпеть. То были ветераны из воинов Гамилькара, смотревших почти с религиозным обожанием на львенка своего знаменитого вождя.

Ганнибал натянул лук при выходе из палатки, намереваясь пустить стрелу в певца, скрытого ветвями; но остановился и нахмурился, увидав прислонившуюся к стволу дерева белую фигуру, блестевшую при озарявшем ее сиянии луны.

То была женщина-амазонка. На ее голове и груди светился шлем и чешуйчатые латы; туника белого полотна спускалась до ног, обрисовывая формы тела, а сильные обнаженные руки опирались о копье, воткнутое острием в землю. Черные глаза фигуры были пристально устремлены на палатку Ганнибала; она не мигала, будто спала, открыв глаза, а ночной ветерок тихо развевал ее волосы, спускавшиеся с плеч. Рядом с ней стоял черный конь с блестящей шерстью, жилистыми ногами и глазами, налитыми кровью. На нем не было ни седла, ни узды, и нагнув голову он забирал в рот подол туники амазонки и лизал ее обнаженные ноги, как собака, привыкшая следовать за ней повсюду.

— Асбита! — воскликнул Ганнибал, изумленный появлением женщины.— Что ты тут делаешь?

Царица амазонок как будто проснулась, и при появлении вождя устремила на него влажный и страстный взгляд своих больших глаз.

— Я не могла спать,— сказала она тихо.— Первую половину ночи мне снились ужасные вещи. Богиня Танит не давала мне покоя, и я видела тень своего отца Гиербаса, возвестившего мне скорую смерть.