Кусака

— Рад слышать, честное слово. — Крич выкопал из нагрудного кармана пиджака лимонно-желтый носовой платок в узорчатую полоску и промокнул вспотевшее лицо. Почти того же оттенка желтого цвета были и облегающие брюки Хитрюги, к которым он надел двухцветные башмаки — желтый верх, белый низ. Он был обладателем целого шкафа костюмов из ослепительно-яркого полиэстера всех цветов радуги и, хотя жадно читал «Эсквайра» и «Джи-Кью», утонченности в его вкусах и чувстве моды было столько же, сколько в субботнем вечернем родео. Жена Крича, Джинджер, поклялась, что разведется с ним, если он еще хоть раз наденет в церковь свой красный костюм с отливом. Хитрюга верил в могущество имиджа, о чем часто говорил и жене, и всякому, кто соглашался слушать. «Если боишься, что люди обратят на тебя внимание, — говаривал Хитрюга, — можешь спокойно сесть на землю, пускай засосет тебя целиком». Крич, крупный мужчина в теле, разменявший пятый десяток, всегда был готов быстро улыбнуться и пожать руку, и почти каждому жителю Инферно продал ту или иную форму страховки. С широкого румяного лица глядели голубые, как пеленка младенца, глаза, а обширную лысину окаймляла рыжая бахрома, да надо лбом красовался крохотный пучок рыжих волос, который Хитрюга аккуратно причесывал.

Он дотронулся до отверстия, зиявшего в моторе пикапа.

— Док, похоже, в вас бабахнули из пушки. Не хотите рассказать, что стряслось?

Джесси взялась рассказывать. Отметив, что Стиви стоит неподалеку, она все свое внимание сосредоточила на изложении событий Хитрюге Кричу.

Стиви, уютно устроившись в прохладной тени, смотрела, как черный шар творит чудеса. На его поверхности снова стали проступать ярко-синие отпечатки ее пальцев, цветом напомнив девочке океан, каким его рисуют, а еще — бассейн в далласском мотеле, где они отдыхали прошлым летом. Нарисовав ногтем кактус, Стиви полюбовалась, как синяя картинка медленно расплылась и исчезла. Она рисовала каракули, спиральки, круги, и все картинки медленно опускались вниз, к темному центру шара. «Даже лучше, чем рисовальное желе! — подумала она. — И убирать ничего не надо, и краску никак не разольешь… правда, цвет только один, но это ничего, он такой красивенький!»

Стиви пришла в голову мысль. Девочка нарисовала на черном шаре клеточки и принялась заполнять их «Х» и «О». Она знала, что эта игра называется крестики — нолики. В нее очень здорово играл папа, он и научил Стиви. Она сама заполнила все клетки крестиками и ноликами и обнаружила, что цепочка ноликов в нижнем ряду соединилась. Клеточки уплыли внутрь, и Стиви начертила новые. На этот раз выиграли сложившиеся в диагональ крестики. Клеточки снова уплыли, пришлось нарисовать решеточку в третий раз. Опять выиграли крестики. Вспомнив, как папа говорил, что самое главное — середина, Стиви вписала туда первый нолик, и, действительно, нолики выиграли.

— Че тут у тебя, малявка?

Стиви испуганно подняла голову. На нее пристально смотрел Санни Кроуфилд. Черные волосы свисали на плечи, из-под густых черных бровей смотрели такие же черные глаза.

— Че это? — спросил Санни, вытирая грязные руки ветошью. — Игрушка?

Она молча кивнула.

Он хмыкнул.

— А по-моему, похоже на кусок говна. — Санни чихнул. Тут его позвал Мендоса, и он вернулся в гараж.

— Сам ты кусок говна, — сказала Стиви в спину Кроуфилду, но не слишком громко, поскольку знала: «говно» — слово нехорошее. Потом девочка опять посмотрела на черный шар и, ахнув, затаила дыхание.

На черной поверхности опять синели клеточки. В них было полно крестиков и ноликов, и крестики выиграли, заполнив верхний ряд.

Клеточки медленно растаяли, уйдя в глубину.

Стиви их не рисовала. Как не рисовала и ту идеально правильную решетку, которая начала проступать на черной поверхности, выведенная такими тонкими линиями, словно их оставила бритва.

Стиви разжала пальцы и чуть не выронила шар, но вспомнила, что мама не велела. Через пару секунд клеточки для крестиков-ноликов были готовы. Начали появляться «Х» и «О». Стиви принялась звать маму, но Джесси еще разговаривала с Хитрюгой Кричем. Девочка посмотрела, как заполняются клетки, а потом, повинуясь внезапному порыву, дождалась, чтобы внутренний палец шара дописал нолик, и сама вписала в одну из них крестик.

Никакой реакции. Клетки медленно исчезли.

Прошло несколько секунд. Шар оставался совершенно черным.

«Сломала, — печально подумала Стиви. — Он больше не играет!»

Но в глубине сферы возникло какое-то движение — непродолжительная вспышка быстро побледневшего синего цвета. К поверхности снова поплыли бритвенно-тонкие пересекающиеся линии, и на глазах у Стиви в центральной клетке возник нолик. Потом наступила пауза; у девочки екнуло сердце, потому что она поняла: что бы ни находилось внутри черного шара, оно приглашает ее поиграть. Она выбрала клеточку в нижнем ряду и вписала туда крестик. Вверху слева появился нолик, после чего опять наступила пауза — чтобы Стиви могла обдумать ход.

Партия закончилась быстро, диагональю ноликов, шедшей сверху вниз справа налево.