– Вообще, баторцы пусть радуются, что их две штуки взяли, – заявил Пятахин. – Могли бы и вообще не взять, могли эпидемию объявить. Ящур хотели. А так у нас сплошная демократизация получилась – и мы, и баторцы. В свете последних веяний…
Пятахин резко выхватил шишку и ловко метнул ее прямо мне в лоб.
– Готов! – радостно крикнул он. – Готов, собака!
Он рассмеялся, глядя на мое лицо, наверное, оно на самом деле было очень глупым, я сам иногда от себя смеюсь.
– Готов! Готов! Готов!
– Сам готов! – заорал я в ответ.
И целую горсть в наглую круглую физиономию, и тут же вбок прыгнул. Шишки влупились в лицо, Пятахин охнул, рыкнул злобно, но патроны у него кончились… то есть шишки. Он принялся собирать мои, а я швырнул в него еще несколько, целился в уши, в уши больно. Пятахин ойкал, но шишки собирал, как настоящий Гаврош.
– Ну, все! – завопил он, набив карманы. – Все! Конец тебе!
Он перешел в атаку, и на меня тут же обрушился настоящий ураган, я не выдержал и побежал.
Справа мелкий ельник, я сунулся в него и почти сразу оказался на пологом склоне, и Пятахин тут же налетел, сбил с ног, и мы покатились вниз, кувыркаясь, чертыхаясь и гогоча. Влетели в папоротник, Пятахин раз – и исчез, растворился в зелени, а я остался стоять, возвышаясь над сочным ковром. Папоротник покачивался, как море, у меня начинала кружиться голова, я почувствовал, что хочу нырнуть… Шишка попала мне прямо в нос, очень больно, я не успел даже понять откуда. И еще одна.
– А-а! – Пятахин выскочил из зелени и принялся забрасывать меня шишками и короткими корягами.
– А-а-а! – я заорал в ответ и стал обкидывать Пятахина.
Шишки били мне в руки и в лицо, больно, но не очень, похоже на укусы слепней. Я тоже попадал, но, конечно, реже. Да и голова у Пятахина крепче, что ему шишка…
Снаряды первым кончились у него. Он стал проверять карманы, я воспользовался этим и два раза влупил ему в лоб со смачностью.
– Ах так… – Пятахин огляделся, наклонился, погрузил в папоротник руки.
– Сдавайся…
Пятахин поднял из зелени ствол упавшей гнилой березы. Дубину. Я погрузил голову в папоротник и сразу же наткнулся на такую же. Поднял.
– Получи! – Пятак размахнулся стволом и попытался стукнуть меня в плечо.
Я увернулся и ответил ударом на удар, Пятак подставил свою корягу. Бум.
При каждом ударе от наших дубин отрывались куски, они разлетались в стороны, рассыпались в коричневую труху, мы что-то кричали, ругались и скрипели зубами, это было весело.
Закончилось все просто – дубина у Пятахина сломалась, а моя опустилась ровнехонько ему на голову и переломилась с влажным хрустом. На Пятака просыпалась крупная белая манка, а потом сразу муравьи, рыжие и злые. Они побежали по голове, по плечам, за шиворот. Пятак смотрел на них растерянно, только и сказал:
– Вот твари, уже за спину кусают… Жаль, что телефон сел, это, наверное, красиво…
Он кинулся к ближайшему дереву и принялся с ним обниматься, давить муравьев под одеждой. И, конечно, они от этого рассвирепели и стали кусать сильнее, Пятак заругался. Такие муравьи больно кусаются, у них челюсти как у собак.
– Не двигайся! – велел я. – Не шевелись!
– Почему это?
– Они сейчас успокоятся и с тебя убегут. Что им на тебе делать?
– Ну да, наверное…
Пятак опустился в папоротник, одна голова на поверхности осталась.
– Странно все это, – сказал он. – Свернули с дороги всего ничего, а уже как будто в другой мир попали. Бабушки по вечерам поют, страусы бегают… Просто фэнтези какое-то, а?
Похоже, подумал про себя я.
– Если бы ты жил в Москве, на тебя это еще большее впечатление бы произвело, – сказал я. – А уж если бы ты жил в Германии… Как муравьи?
– Кажется, отпускают, – ответил он. – Хотя нет…
Пятак замолчал. Сидел, смотрел перед собой, не мигал, как остекленел. И я стоял рядом, дурак дураком.
– Ладно, пусть жрут, потерплю, – сказал Пятак через минуту и вылез из папоротника. – Надо и страдать иногда. Пойдем, что ли…
Мы стали выбираться из папоротника и почти сразу выкатились на поляну, небольшую, пятак без леса, метров десять.
– Ох ты… – выдохнул Пятак.
Раньше я думал, что про ковер из ягод – это так, присловка, не больше, а оказалось, что правда. Ягод было столько, что зелени за ними почти совсем не проглядывалось, фиолетовое поле, черника. Тогда, на страусиной полянке, была земляника, а тут черника. Богатые места, всего тут, кажется, много.
– Надо лешему сахару оставить, – сказал я.
– У меня тут завалялось, – Пятак достал из кармана конфету. – Это еще лучше сахара.
Он достал из кармана батончик в золотой сверкающей обложке, понюхал.
– Берег для Снежинки… – вздохнул Пятак. – Но как-то помялась в кармане. Теперь ее неудобно дарить…
Пятахин еще раз понюхал конфету и аккуратно положил ее в мох, сверху прикрыл пожелтевшим листиком.
– Теперь можно ягоды есть, – сказал он. – Никогда столько не видел, здесь, наверное, целый грузовик легко набрать…
– А вдруг отравлено? – предположил я.
– Вряд ли Жохова сюда дотянулась.
Пятахин нагнулся и зачерпнул чернику горстью, попробовал.
– Хорошая…