Я нажал на кнопку, и мы вышли на улицу. Дика тут же натянула поводок и всем своим существом и каждой клеткой устремилась к ближайшему дереву. Вот хлебом не корми, дай только обнюхать дерево или столб, да кошек погонять. Ладно, повезло тебе на сегодня. Порезвись же, бродяга! Я притянул Дику поближе и отстегнул карабин поводка от ошейника. Дика вырвалась из рук, как пойманный волк, сорвавшись с цепи, несется в лес, и первым делом, косолапо переваливаясь с бока на бок, помчалась к какой-то бедной кошке, мирно сидевшей на бордюре и с самым чистоплюйским видом облизывавшей себе лапку, полностью сосредоточившись на своем утреннем туалете. Когда Дика подлетела к ней с громким лаем, кошка тут же потеряла весь свой напыщенный вид первой фрейлины при королевском дворе: встала на дыбы, задрав хвост и выгнув спину, и зашипела, но, не выдержав напора этой собачей неуклюжей бестолочи-увальня, произвела контротступление и, игнорируя все законы притяжения, взлетела на дерево, лишь для вида цепляясь когтями за кору. Устроившись поудобнее на ветке, она сверху уничтожающим взглядом, полным холодной ненависти, посмотрела на весело лаявшую внизу, у дерева, Дику и с независимым видом продолжила свой туалет. Покончив с кошкой, Дика не угомонилась и продолжила наводить свои порядки во дворе.
Чуть погодя она наметила себе следующую жертву; стоящую неподалеку длинноногую и длинношерстную афганскую борзую с нежным ликом и утонченными чертами благородного мечтателя-поэта дворянского происхождения, и со всех лап бросилась к ней. Афган удивленно посмотрел на нее и понимая, что скотообразная, несущая в пыли, плебейская дворняга с распахнутой слюнявой пастью, в которой, уж верно, полно всякой гадости, валявшейся на дороге, и безумными глазами навыкате, отнюдь не разделяет его возвышенных мыслей, решил ретироваться. Он развернулся и, не теряя общего достоинства, трусцой побежал за угол дома. Дика, не раздумывая, помчалась за ним, отважно преследуя… уж не знаю, кого она там преследует в своем собачьем воображении в такие минуты, гоняясь за другими псами, ибо сам никогда не имел привычки не с того ни с сего вдруг срываться с места и преследовать совершенно незнакомых людей без всякой на то видимой причины. То, что произошло в следующие мгновения, заставило меня громко рассмеяться. Дика, скрывшаяся за углом, через несколько секунд снова показалась, но теперь уже она бежала в обратную сторону, причем выражение морды у нее нисколько не изменилось; как она неслась с раскрытой пастью, свесив язык, так и продолжала нестись с раскрытой пастью, свесив язык. Следом за Дикой из-за угла выскочили теперь уже два абсолютно одинаковых афгана с благородною осанкой. Как два изящных рыцаря, они стали преследовать мою дворнягу. Дика при таком соотношении ее сил и сил наступающего противника тут же решила сдать все позиции и уйти в глубокий тыл. Она подбежала ко мне и спряталась за моей спиной, поджав уши и хвост, так что он оказался между ее задних лап. Афганские борзые, увидев столь неожиданный маневр, притормозили, перешли на нерешительный шаг и вовсе остановились. Они посмотрели на меня, затем друг на друга, развернулись и одновременно побежали прочь. Я заметил, что кошка перестала умываться и все это время смотрела на Дику и, как мне показалось, довольно улыбалась какой-то особой кошачьей улыбкой. Я тоже улыбнулся и погладил Дику по короткошерстной голове. Она в благодарность за спасение ее жизни сунулась носом и облизала мою ладонь.
– Ах, ты, трусишка! – сказал я ей. – И не стыдно тебе бояться? Кошку так на самую верхушку дерева загнала, а как жаренным стало пахнуть, так хвост под живот и наутек?