Кутузов

Получив донесение обо всем происходившем в Бухаресте, государь направил Кутузову наставительное письмо, в котором он приказал своему своевольному генералу не удерживать турецкого военного министра, если он отвергает условия мира, предложенные Россией. Александр Павлович закончил свое повеление словами, в которых проявилось раздражение: «Турецкие министры говорят о непоколебимой твердости Султана не уступать нашим требованиям. Отвечайте им: почему они думают, что Император Александр будет менее тверд в своих намерениях, и неужели в угодность Султану пожертвует… и т. д.». Даже боготворивший императора Александра историк Михайловский-Данилевский не удержался в этом случае от иронического замечания: «Повеление сие было привезено к Кутузову в исходе июня и застало его посреди военных действий». Михаил Илларионович отлично понимал: для того чтобы турки прислушивались к претензиям внука Екатерины, надо обладать весомым аргументом, которого у русских пока не было: разбить армию великого визиря. Вот как раз этому он и отдавал свои силы, оставив Гамида-эфенди в Бухаресте «посреди утонченных наслаждений». В начале июня турки закончили военные приготовления и двинулись вперед. Грозный Исмаил-бей пошел на Виддин, где его появления с трепетом ожидал продажный Мулла-паша. Сам великий визирь с 25 тысячами выступил, наконец, из Шумлы к Разграду. Кутузову доносили, что люди Ахмет-бея, конные и пешие, показались в Никополе, Туртукае, Силистрии, отовсюду забирая суда и лодки для переправы. Наш главнокомандующий сам выехал из Бухареста в Журжу, придвинув туда часть отрядов из Турны и Слободзеи, и поручил свой авангард генералу Воинову. Он приказал бесстрашному военачальнику перейти на правый берег Дуная и завязать «дело» с турецким авангардом, обещая подкреплять русских воинов по мере увеличения турецких сил. «Может быть завлеку я тем неприятеля в сражение на равнинах», — доносил Кутузов о своих планах в Петербург, пока еще не веря в удачу. Но вот, по прошествии двух дней, великий визирь перешел от Разграда к селению Кадикиой: теперь он находился в 14 верстах от Рущука. Кутузов узнал, что к Ахмет-бею подошли подкрепления, и теперь его армия насчитывала около 60 тысяч человек при 78 орудиях. 19 июня Кутузов передвинул свои войска из Журжи к Рущуку, соединив на правом берегу Дуная корпуса Ланжерона и Эссена. 20 июня перед самой зарей турки сильно напали на казачью цепь, а когда утренний туман рассеялся, то яркое солнце осветило многочисленную турецкую конницу, готовую атаковать наш авангард. Генерал Воинов немедленно известил Кутузова обо всем происходившем, и главнокомандующий со всей армией двинулся навстречу Ахмет-бею, заняв позицию в четырех верстах впереди Рущука. Кутузов построил пехоту в каре: шесть в первой линии и три — во второй. Кавалерия стояла в третьей линии позади пехоты. Всего же в строю находилось 18 тысяч человек при 114 орудиях. Левым крылом командовал граф Ланжерон, правым — генерал Эссен, кавалерией — генерал Воинов. Кроме того, Кутузов оставил в самом Рущуке сильный отряд под командованием генерал-майора Д. П. Резвого с приказом не допустить турок прорваться в крепость. Главнокомандующий был уверен в том, что именно в этом и заключается главная цель турецкого военачальника. Действительно, Ахмет-бей предполагал атаковать армию Кутузова 22 июня на рассвете по всей линии и, обойдя наше левое крыло, отрезать русских от Дуная. Наступление турок «являло вид картинный, блеском дорогого оружия, разноцветными одеждами, пестрыми чалмами, бесчисленным количеством знамен и значков, осенявших войско. Наездники гарцевали перед строем на борзых лошадях. За ними ехал Верховный визирь, окруженный государственными сановниками и многочисленною свитою»²⁷

.