Кутузов

В начале войны в обществе обеих столиц ходил анекдот о том, как некто обратился к Светлейшему с вопросом, какие, по его мнению, меры надлежит принять к защите Петербурга. На это будущий «спаситель Отечества» живо отозвался: «Как? вы требуете моего мнения для защиты Петрополя в самом Петрополе? За 500 верст должно приготовлять ее; но вы, верно, ошиблись; верно, вы не то хотели у меня спросить!» Теперь же он находился в 100 верстах от Москвы во главе армии, жаждавшей сражения. Причем едва ли не больше всех жаждал битвы главнокомандующий 1-й армией М. Б. Барклай де Толли, избравший позицию при Цареве Займище. Его начальник штаба А. П. Ермолов по этому поводу рассуждал: «Сомнительно, чтобы Главнокомандующий не имел известия о назначении князя Кутузова. Ускорение работ на занимаемой позиции обнаруживает намерение его дать сражение до его приезда. Как Военный министр он знал, что армия никаких подкреплений иметь не будет, что Кутузов равными, как он, распоряжаясь способами, не большую может допускать надежду на успех; решился предупредить его в том…»⁵¹

Государя Барклай впоследствии заверил: «Я избегал генерального сражения до известного времени, по началам, зрело рассчитанным, и строго держался этих начал, смеясь над всем, что говорилось против моих соображений, и, наконец, я дал бы сражение, но перед Гжатском — при Цареве Займище. Я убежден, что побил бы неприятеля, потому что сражение было бы дано в порядке и командовал бы только один. Мои резервы оставались бы нетронутыми до последней минуты и если бы даже испытал неудачу, то никогда бы неприятель не занял Москвы, потому что я направил бы мое отступление не на Москву, а на Калугу, сосредоточив все ополчения в Москве». Наполеон, в отличие от Барклая, сказал о действиях Кутузова, «направившего наступление на Москву», следующее: «<…>он (Кутузов) продолжил свой марш и прошел через Москву, попавшую в руки победителя. Если бы вместо того он отступил к Киеву, то увлек бы за собой французскую армию, но в таком случае ему пришлось бы отрядить особый корпус для прикрытия Москвы; ничто не помешало бы французам послать против этого корпуса другой, сильнейший, что заставило бы его эвакуировать эту столицу. Подобные вопросы весьма смутили бы Тюренна, Виллара, Евгения Савойского. Рассуждать догматически о том, что не проверено на опыте, — есть удел невежества»

⁵²

. Как видим, Наполеон был более снисходителен к Кутузову, чем Барклай де Толли. Жаль, что у ссыльного императора не поинтересовались, как бы он оценил шансы Барклая разбить его в генеральной битве при Цареве Займище. Впрочем, Наполеон сказал однажды: «Я не говорю о Барклае: он и не стоит того, чтоб об нем говорить»⁵³. Ермолов отмечал: «Если бы Багратион имел хотя ту же степень образованности, как Барклай де Толли, то едва ли бы сей последний имел место в сравнении с ним»⁵⁴. Зато некоторые современные авторы, приняв на веру «Оправдательные письма», видят в нем даровитого соперника Кутузова. После прочтения письма, содержащего нескромные заверения в победе в битве при Цареве Займище, если бы она состоялась, невольно задаешься вопросом: откуда Барклай вдруг почерпнул оптимизм?