Кутузов

Так ни с чем и уехал Лористон. Наполеон понял, что надо отступать. Но своим маршалам он говорит не об отступлении, а о наступлении на русскую армию, не о бегстве из России, а о зимовке в Смоленске, где-то на Днепре, чтобы с весны возобновить войну. Он не спешил покидать Москву, устраивал смотры корпусам своей армии. Во время одного из парадов к нему примчался адъютант с тревожной вестью: выдвинутый к лагерю Кутузова Мюрат разбит у Тарутина и отошел, потеряв 1500 человек.

– Мы пойдем на Калугу, и горе тому, кто преградит нам путь! – говорил Наполеон.

Это была еще действительная угроза. Наполеон вел за собой стотысячную армию, еще боеспособную и сильную. В ней поредела кавалерия, убавилось пушек, но пехота способна была наносить мощные удары. Многие считали, что силы Наполеона иссякли и французская армия уже не представляет опасности. Но Кутузов знал, с кем имеет дело, и когда какой-то офицер пошутил над Наполеоном, Кутузов сурово оборвал его:

– Молодой человек, кто тебе позволил так отзываться о величайшем полководце?

Предстояло еще раз столкнуться с неприятелем, и Кутузов деятельно готовился к этому. В первый же день пребывания в Тарутинском лагере он затребовал для армии полушубки, обозы с провиантом, сюда же приказал направлять партии рекрутов. Он накапливал силы для решающего удара и каждый день отдыха войскам отстаивал с величайшим для себя риском в борьбе с царем и Беннигсеном. Сдав Москву, он мужественно и просто написал об этом царю и больше не вступал ни в какие объяснения, уверенный в том, что каждый день пребывания Наполеона в Москве ослабляет французскую армию, что Наполеон не усидит в Москве, а вынужден будет бежать не только из Москвы, но и из России. Когда же ему окончательно досадили советами и упреками, что бездействие русской армии беспокоит царя и Россию, он резко и в последний раз объяснил:

– Дело надо вести к тому, чтобы спасти Россию, а не к тому, чтобы ее успокоить.

Уверенность полководца в правильности избранного им пути опиралась на гениальный стратегический анализ обстановки, сложившейся в Европе, в Москве, в Петербурге и деревнях. Кутузов учел психологию военачальника враждебной армии и свой опыт борьбы с ним под Браунау, Аустерлицем, Бородином.

Уверенность Кутузова в правильности избранного пути покоилась на вере в свою армию, в свой народ, который поднялся на борьбу. В Тарутинский лагерь прибывали сотни людей, но с разными целями шли они к Кутузову и по-разному участвовали в войне 1812 года. Шли иногда просто убедиться, что русская армия существует и может продолжать войну, ибо после сдачи Москвы и распространения панических слухов из Петербурга многим казалось все погибшим. В Тарутино нахлынули купцы, развернувшие бойкую торговлю. Прибыло духовенство благословлять русское оружие и предавать анафеме Наполеона. Приехали помещики, чтобы потребовать, если удастся, возмещения убытков за разоренные войной имения, и пришли крестьяне за оружием для борьбы с врагами родины.

Дворянство кричало о патриотизме, о любви к отечеству, а на деле «гостиные наполнялись патриотами – кто высыпал из табакерки французский табак и стал нюхать русский; кто отказался от лафита и принялся за русские щи; заговорили о Минине и Пожарском, стали проповедовать народную войну, сами, однако, собираясь на долгих отправиться в дальние саратовские деревни… Кричали о народном ополчении и сдавали в армию людей пожилых, с телесными недостатками, плохого поведения».

Эти «патриоты» говорили о жертвах и требовали возместить убытки за вытоптанный урожай и за разлетевшихся при пожаре Москвы канареек, за разбитые четыре кувшина сливок, за серебряные оклады с икон и пропавшие при бегстве из Москвы чулки и шемизетки.

Не это дворянство решало исход битв и не купечество, «сдиравшее за ружье 80 рублей вместо 15, за саблю – 40 рублей вместо 6». Сам Ростопчин писал, что «всяк, бежавший из Москвы купец, беглый поп и малодушный дворянин, почитает себя героем». Не они были героями, не они вели народную войну. Только часть дворян ходила в героические атаки на Бородинском поле, лучшие из них стали декабристами.

Шестнадцатилетним мальчиком будущий декабрист Муравьев скрылся из дому, чтобы участвовать в борьбе с французами.

«…Пойти парламентером, чтобы всадить Наполеону в бок кинжал», стремился будущий декабрист Лунин. Они пошли с русским народом, поняв «дух народный». На вопрос царя, каков «дух народный», декабрист Волконский отвечал:

– Каждый крестьянин – герой, преданный отечеству и вам.

– А дворянство?

– Стыжусь, что принадлежу к нему, было много слов, а на деле ничего…

Не царю был предан русский крестьянин. Устами однодворца Курской губернии, осужденного синодом к вырыванию ноздрей, палочным ударам и каторге за слова: «Государь проспал Москву и всю Россию», – крестьянин сказал, кому он предан. Он был предан своей родине, разоряемой вторгнувшимися завоевателями. За родину он поднялся на борьбу с ними, убедившись, что долгожданной свободы не несет и Наполеон. Наоборот, он вооруженной силой поддерживает помещиков против крестьян.