С этого дня, казалось, вернулась веселая пора виленского губернаторства Кутузова. Местное дворянство, купечество, мещанство, позабыв Наполеона и недавние мечты о восстановлении польского королевства, приветствовали победоносного фельдмаршала. Посыпались оды, речи; на театральной сцене засияло изображение Кутузова с надписью: «Спасителю Отечества».
Меж тем, посреди этих торжеств, сам Михаил Илларионович чувствовал, как недобро для него сгущаются тучи в Зимнем дворце.
7 декабря в Вильну из Петербурга выехал император Александр I.
Накануне отъезда в действующую армию он пожаловал князю Кутузову титул Смоленского: в память о незабвенных заслугах фельдмаршала, «доведшего, – как сказано было в указе, – многочисленные неприятельские войска искусными движениями своими и многократными победами до совершенного истощения, истребления и бегства, особливо же за нанесенное в окрестностях Смоленска сильное врагу поражение, за которым последовало освобождение сего знаменитого града и поспешное преследуемых неприятелей из России удаление».
Подписывая указ, император со злорадством повторял остроумное, на его взгляд, прозвище, которым наделил Кутузова барон Армфельд: черепаха…
По отношению к Михаилу Илларионовичу русский государь давно был в двух лицах: одно милостиво улыбалось, другое являло недовольство. Но расхождение этих двух лиц никогда не было столь велико, как нынче.
Многое содействовало этому. Беннигсен, Вильямс, Ланжерон, интриган Армфельд, переменивший прежнее мнение Ростопчин наперебой чернили фельдмаршала. А если кто-либо из близких возражал, то слышал от самого императора: «Ты не знаешь Кутузова. Он такой человек, что думает только о себе: будь ему хорошо, а прочее все пропадай». Мнение это подогревалось и любимой сестрой царя Екатериной Павловной. Играя на ревности Александра I к всенародной славе Кутузова, она жалила его больнее прочих и в день вступления русских войск в Вильну писала венценосному брату: «Радость всеобщая, а фельдмаршал озарен такой славой, которой он не заслуживает: зло берет видеть, как все почитание сосредоточивается на столь недостойной голове, а вы, я полагаю, являетесь в военном отношении еще большим неудачником, чем в гражданском». Это было уже нестерпимо для самолюбия государя.
И чем велеречивее становились хвалы Кутузову в милостивых царских рескриптах, тем больше желчи и раздражения копилось в душе Александра. Но выхода он покамест не видел, ибо вслух и публично вынужден был повторять о фельдмаршале то, что восторженно говорили все – дворянство, общество, Россия.
Возмущала русского императора и мнимая медлительность Кутузова, не торопившегося переносить военные действия за пределы страны.
Напрасно фельдмаршал в письменных рапортах докладывал Александру о том, какой ценой добыта победа. Главная армия, выступившая из Тарутина в составе 97 тысяч человек, по прибытии в Вильну насчитывала всего 27 с половиной тысяч. По госпиталям рассеяно было до 48 тысяч больных и раненых; остальные погибли в сражениях или скончались от ран и болезней. Из 622 орудий осталось лишь 200; прочие оказались позади из-за потери лошадей и убыли прислуги. Вывод был один: в необходимости дать Главной армии отдых и возможность собраться с силами.
«Я беру смелость вторично представить Вашему императорскому величеству, – писал Кутузов, – что по причине большого числа отсталых и заболевших самая крайняя необходимость требует, как из последнего рапорта о состоянии армии высочайше усмотреть изволили, чтоб Главная армия хотя на короткое время остановилась бы в окрестностях Вильны, ибо, если продолжать дальнейшее наступательное движение, подвергается она в непродолжительном времени совершенному уничтожению». По мысли фельдмаршала, это вовсе не означало отказа преследовать Наполеона. «Впрочем, – пояснял он, – сей отдых Главной армии нимало не останавливает наших наступательных действий, ибо армия адмирала Чичагова и корпусы Витгенштейна, генерала Платова, генерала Дохтурова и генерал-лейтенанта Сакена продолжают действовать на неприятеля, а партизаны наши не теряют его из виду».
Однако такой план совершенно не устраивал Александра. Подстрекаемый английскими эмиссарами Вильсоном и Каткартом, он отвечал фельдмаршалу: «Никогда не было столь дорого время для нас, как при нынешних обстоятельствах. И потому ничто не позволяет останавливаться войскам нашим, преследующим неприятеля, ни на самое короткое время в Вильне». Не надеясь на исполнительность Кутузова, он решился сам явиться в армию. С собою государь вез новое доказательство признательности величайших заслуг главнокомандующего – знаки высшего военного ордена Святого Георгия 1-й степени.