Кузя, Мишка, Верочка

— Да кто, кто… Эта, новенькая… Как заведется ночью, и сделать ничего невозможно. Таблетки ей доктор прописал, даем на ночь, только они не помогают. Ей укол надо делать, вот что. А еще лучше — перевести ее отсюда. Может, прямо из больницы и отправят ее куда-нибудь…

— Жалко ее, — без выражения сказала Аня.

Воспитательница махнула рукой.

— Жалко, — так же без выражения ответила она.

Ане было плохо. Аня представляла, что больше никогда не увидит Верочку. Она воображала, что девочку переводят в «собес». Прописывают ей таблетки и уколы. Зная Верочкин характер, можно было предположить, что таблеток и уколов будет становиться все больше и больше. Здравствуй, «овощная грядка»! А впрочем, кого это будет волновать? Оттуда не возвращаются…

Аня задала вопрос тому, кто мог на него ответить. Может ли такое быть, чтобы ребенка прямо из больницы перевели куда-то еще? Ответ обнадежил. Нет, такого быть не может. Ребенок обязательно вернется в детский дом. Независимо от диагноза? Да, независимо от диагноза. А потом уже будут решать, как поступать дальше. С учетом всех обстоятельств…

Новости были не очень хорошие. Доктор детского дома, Валентина, была в больнице, где лежала Верочка. Разговаривала с тамошним врачом. «Она мне сказала — пожалейте семью, — пересказывала Валентина состоявшийся разговор, — никакая семья с этой девочкой не справится. А ведь ребенок сейчас на таблетках, а что будет, если таблетки отменить?» Валентина была хорошим врачом, и ее мнению можно было доверять. Детей она любила, в детском доме работала давно, многие дети, нашедшие потом свои семьи, прошли через ее руки. Получалось, что Верочке семья не светит.

Через некоторое время состоялся консилиум детского дома, на котором обсуждали Верочкину дальнейшую судьбу. Впрочем, говорили не только о Верочке. Был в детском доме еще один мальчик, чьи перспективы устройства в семью тоже вызывали большое сомнение. О его переводе в специальное учреждение поговаривали уже давно. На самом деле переводить его никто никуда особо не хотел. Непростой мальчик, конечно, не очень здоровый. Время от времени случались у него кризисы, воспитатели начинали жаловаться, вопрос поднимался и… снова затухал. А теперь вот еще и Верочка. Два ребенка, которые не подлежат устройству в семью, — уже многовато. Судя по всему, перевод детей был только вопросом времени.

Верочка вернулась в детский дом. Была она после больницы тихая, вялая. Много спала, иногда днем. Аня видела Верочку часто — она приходила на детский этаж и продолжала делать фотографии. Поймала себя на мысли, что Верочку она фотографирует больше, чем других детей. Это и воспитатели заметили.

— Ну что, приехали уже на «мерседесе»? — спросила как-то воспитательница Аню.

— На каком «мерседесе»? — Аня не поняла, о чем идет речь.

— Ну как же, — воспитательница явно посмеивалась, — нашей прынцессе самую лучшую семью найдут, Вы так о ней хлопочете!

Сначала Аня расстроилась: «мерседес» какой-то выдумали, да и о какой «лучшей семье» может идти речь, если ребенка вот-вот переведут в специнтернат. Немножко подумав, Аня расстраиваться перестала. «Это ничего, что они ехидничают, — рассуждала она, — зато теперь они знают, что Верочка „под присмотром“». Аня перестала скрывать свой интерес к Верочке. Она стала потихоньку задавать вопросы.

— А что, Верочку теперь нельзя устраивать в семью? — спрашивала она у сотрудников Службы по устройству.

— Почему нельзя? — удивлялись «зубры» семейного устройства, находившие семьи и для таких детей, которые считались «абсолютно бесперспективными».

— Ну как же, Валентина вот рассказала, что врач из психоневрологии про Верочку думает, — Аня очень волновалась.

— Мало ли что врач думает, — коллега из службы по устройству явно не придавала большого значения этой информации. — Врачи в больнице видят состояние ребенка, — объяснила она Ане, — но они не видят, как меняется ребенок в семье.

Коллеги, которые занимались устройством детей в семью, рассказали много интересного. Такого, что не описано ни в одном учебнике, что не поддавалось никакой ученой логике. Бывало, что самый безнадежный ребенок, обремененный не одним диагнозом, менялся просто от того, что кто-то начинал о нем заботиться. Аня узнала историю про мальчика, который попал в детский дом в одиннадцать лет. Он не умел ни читать, ни писать и забивался под стол. Он кусался и царапался. «В семью? — эта мысль вызывала у кого-то раздражение, а кого-то — насмешку. — Если только в семью кандидатов психологических наук, которые готовы посвятить свою жизнь изучению необычного случая». Мальчика взяла в свою семью обычная женщина. Он научился читать и писать, он закончил школу, поступил в колледж, работал, у него была девушка.

«Есть вещи, о которых врачи не знают», — сказала Ане коллега. И тут же спросила:

— А тебе Верочка нравится?

— Мне нравится, — честно призналась Аня с некоторым душевным трепетом. Почему-то было неловко признаваться в том, что ей нравится такой вот ребенок — нескладный, нездоровый, по всем статьям «неправильный».