Кузнецкий мост

— Здесь, — сказал Бардин и вспомнил отца. Старый Иоанн особенно часто перечитывал именно эти сцены пушкинской трагедии, пространно их комментируя. — Москва-то была не очень догадлива, — засмеялся Бардин. — Если бы царь не захотел, Москва могла бы и не догадаться его позвать.

— По-моему, он отказывался, и не раз? — улыбнулся Гопкинс.

— Отказывался! Мол, плачете не натурально, сердцем не чувствую горя. Вот заревете в голос — и соглашусь!.. — заметил Бардин весело.

— И они заревели?

— Еще как!

— И он, разумеется, дал согласие?

— Немедля….

— И они дали понять, что рады?

Бардин оторопел на минуту: вон какой, этот Гопкинс!

— По-моему, да.

Бардину показалось, что этот эпизод, предметом которого явилась более чем седая древность, как-то приободрил Гопкинса; подойдя к автомобилю, который продолжал медленно следовать за собеседниками, он протянул шоферу свое пальто и, возвратившись, зашагал веселее.

— Так я думаю о своей вчерашней встрече с русскими военными, — произнес Гопкинс, не успев погасить улыбки, вызванной воспоминаниями о Годунове. — Я связывал с этим разговором известные надежды…

— Вы хотите сказать, что надежды эти не оправдались?

— Нет, дело даже не в надеждах, но у меня создалось впечатление, — он внимательно посмотрел на своего собеседника, будто соизмеряя все, что хотел сказать, с самим обликом Бардина. — Понимаете, впечатление… что этот генерал… — ему явно не хотелось произносить имени нашего военного, — да, этот генерал готов был отказаться от некоторых видов оружия, лишь бы его не сочли инициатором соответствующей просьбы… Простите, но он сделал это из… робости или сознания, что решение таких вопросов не является его компетенцией?..

Вот тебе и меланхоличный Гопкинс!.. Разговор о Годунове определенно вернул ему силы.

— А быть может, ни первое, ни второе… Просто генерал… смешался!.. — сказал Бардин.

— Вот вы, дипломаты, везде одинаковы — поймите наконец, генерал сробел. Понимаете, сробел!.. Нашему брату штатскому я бы это еще простил, но генералу, да еще в военное время… Робость? Непростительно!

«Вот тебе Годунов и избрание на царство, — подумал Бардин. — Теперь его, пожалуй, не вернет к меланхоличной дреме никакая сила».

— По-моему, сейчас монастырь виден лучше, — произнес Бардин. Он не был заинтересован в продолжении разговора. — И площадь перед монастырем…

Но Гопкинс не ответил. Мысль, к которой он обратился только что, он не хотел бросать на произвол судьбы, для него эта мысль была важной, он хотел все додумать.

— Войдите в мое положение и порассуждайте… — произнес он. Новодевичий монастырь его уже не интересовал. — У меня были две встречи: Сталин и этот генерал… Сталин был широк. Генерал не проявил широты даже в тех скромных размерах, в каких может обнаружить эти качества генерал рядом с главой правительства. Почему?

Но Бардин не успел ответить — шофер подал сигнал, желая обратить внимание Гопкинса и его собеседника на происходящее на дороге. Шла колонна санитарных машин. Три десятка автомобилей с ранеными. На некоторых машинах были установлены навесы и раненые скрыты. Большая же часть полуторок была без навесов. Линия тротуара, на котором Бардин стоял с Гопкинсом, была много выше линии шоссе, однако непросто было рассмотреть то, что происходит в кузове, — машины шли на большой скорости. Только у одной полуторки борт был разнесен в щепы прямым попаданием и видны были солдаты, лежащие на соломе головами к противоположному борту. Над солдатами, опершись одной рукой о кабину, стояла девушка-санитарка. На ней была зеленая форменная гимнастерка и марлевая косынка. Девушка что-то говорила, склонившись над солдатом.

— Вы заметили, бинты совсем свежие, — сказал Гопкинс. — Еще вчера солдаты были в бою?..

— Вчера?.. Нет, пожалуй, позавчера вечером. — Бардин соотнес время, прошедшее с позавчерашнего вечера, и расстояние, пройденное автопоездом. — Впрочем, могло быть и вчера. До того, как погрузить на машины, их везли поездом.

Гопкинс надел пальто — ему стало холодно.

— Это… Смоленск?

— Да, пожалуй, Смоленск.

Они сели в машину и поехали в сторону, противоположную той, куда удалилась колонна. Бардин смотрел на американца, который кутался сейчас в свое холодное пальто, думал: «Отчего американцу стало зябко: от этой встречи с русскими солдатами или от разговора, который солдаты прервали?» Как развивалась у Гопкинса эта мысль, если он сейчас думал об этом?..

13

Итак, Гопкинс был принят 30 июля в 18 часов 30 минут.

Сталин вышел гостю навстречу и предложил кресло, стоящее подле письменного стола (он предпочитал беседовать со своими посетителями, оставаясь за письменным столом), но, возвращаясь к столу, взглянул в открытое окно и увидел в непросторном небе над Кремлем белую зыбь аэростатов. Он задержался у окна, глядя на аэростаты, при этом его глаза оставались прищуренными. Что заставило его смежить веки? Яркое небо, усиленное блеском аэростатов, или внезапно пришедшая на ум мысль: «Я старый воробей, и на мякине меня не проведешь»?