Квадрат смерти

Немцы всполошились, и к береговой дальнобойной батарее, подземные казематы которой находились недалеко от плавучей, стали прорываться «хейнкели» и «юнкерсы». На подступах к «тридцатке» плавучая встречала фашистские самолеты уничтожающим зенитным огнем.

— Ну, теперь жди наступления и на нашем участке, — сказал комиссар Середа, изучая с командиром батареи Мошенским оперативную карту. И оба стали строить предположения, когда и откуда можно ждать врага.

— По всей вероятности, трудно придется, — признал Мошенский, — но угостим мы непрошеных гостей достойно…

Когда Мошенский говорил «мы» — это означало, что он говорит о всей мощи советских войск на севастопольском участке фронта, о могучих кораблях Черноморского флота, движение которых ежедневно отмечали наблюдатели плавучей батареи.

Шторм

Десятого ноября немцы переходят в наступление, пытаясь штурмом взять Севастополь, и на плавучей батарее отмечают возвращение в столицу черноморцев некоторых из тех кораблей, которые в ночь под первое ноября взяли курс на Кавказ. Теперь под их конвоем прибыли транспорты с военной техникой и людьми, которые сразу же вступили в бой с врагом, рвавшимся в Севастополь. А крейсера «Червона Украiна», «Красный Кавказ», «Красный Крым» и миноносцы открыли шквальный огонь по врагу из своих пушек.

Некоторые из этих кораблей особенно радостно приветствовали на плавучей батарее. На крейсере «Красный Кавказ» родился как военный моряк Виктор Самохвалов, на этом же крейсере стажировался Михаил Лопатко, а эскадренные миноносцы особенно дороги были Николаю Даньшину и Семену Хигеру. Особые чувства у всех батарейцев вызывал линкор «Парижская коммуна». Немцы считали, что разбомбили его на рассвете 1 ноября, а сейчас линкор всеми своими орудиями свидетельствовал, что фашисты непоправимо ошиблись. Гул корабельных орудий, обрушивших на пехоту, артиллерию и танки фашистов тысячи крупнокалиберных снарядов, слышен был на плавучей батарее весь день.

Днем катерок привез приказ командующего демонтировать батарею 130-миллиметровых орудий, которой командует Лопатко, и передать береговой артиллерии. Должен прибыть буксир с краном для демонтажа батареи.

Михаил Лопатко слушает приказ с посеревшим лицом. Ему мучительно жаль расставаться с экипажем, в котором началась его боевая служба, и с самой батареей, рождению которой он отдал немало сил.

Но тут все личные огорчения отступают — плавучая начинает бой с немецкими самолетами, атакующими наш миноносец. Наблюдатели отмечают, что огнем батареи поражены шесть вражеских самолетов, из них два зарываются в море на глазах у зенитчиков, а четыре уходят, оставляя за собой дымный след.

Буксир с краном не приходит. Возможно, потому что с каждым часом все больше портится погода, крепнет ветер, накатывая высокие волны с пенистыми гребнями.

Вахту несет Николай. Он стоит на мостике, когда к нему поднимается Лопатко.

— Играет наша старушка, — говорит Николай.

Под действием сжатого воздуха вода, попавшая при качке батареи через торпедные пробоины, выбрасывается на высоту в восемь-десять метров.

— Симфония моря, — бурчит Лопатко, расставив ноги, чтобы удержать равновесие на раскачивающейся батарее. Лобастое лицо Михаила совсем мокро от соленых брызг, но он не вытирает их. Да это и бессмысленно, так как море фонтанирует непрерывно.

— Какой прогноз? — кричит Николай, чтобы Лопатко услышал его сквозь завывание ветра. Михаил отвечает, но голос его тонет в оглушительном грохоте, доносятся лишь обрывки слов.

— …девять?.. — переспрашивает Николай. — Нас… кажется, относит…

— О чем ты? — спрашивает Лопатко. Сразу до него не доходит.

— Смотри… меняются пеленги…

«Да, кажется, меняются», — думает Лопатко. Батарею относит к Каче, куда уже прорвались немцы. Николай приказывает мичману, ведающему дальномером, замерить расстояние по ориентирам.

— Шестьдесят кабельтовых!..[6] — докладывает мичман.

— Так и есть! — восклицает Лопатко. — Когда нас поставили, было восемьдесят. — Лопатко поворачивается и чуть не падает, скользнув по настилу. — Нужно доложить командиру.

В рубке находятся Мошенский и комиссар.

— Товарищ командир, — докладывает Лопатко, — мы дрейфуем в сторону Качи.

После короткого совещания с комиссаром Мошенский решает радировать в штаб ОВРа, которому подчинена батарея. Дальномерщикам он приказывает продолжать наблюдение.

Лопатко опять выскакивает на мостик.

— Ну что? — спрашивает Николай.

— Приказал вести наблюдение…

Под вечер со стороны Качи открывают огонь. Мошенский уже на мостике, подносит бинокль к глазам, определяет по вспышкам расположение огневых точек на Каче. Снаряды ложатся недолетом.

Внизу появляется плотная фигура комиссара. Он поднимает руку и что-то кричит, но из-за ветра не слышно. Середа торопливо поднимается на мостик.

— Из штаба радиограмма, — сообщает он Мошенскому. — Обещают прислать буксиры.