Квадратное солнце

До заката оставалось ещё больше четырёх часов, а Пастух уже на ногах, он возбуждён и мучится жаждой. Людей он не боялся и большинство из них призирал за трусость, глупость, косность. В выборе пищи родоначальник племени привередлив – питается лишь детьми и молоденькими девушками. Но и для него кровь с привкусом запретной святости – деликатес. Распрямившись, попирая ступнями спины вампиров-апостолов, которых он лично причастил клыками, Пастух смотрит во тьму. Если бы его мог сейчас увидеть какой-нибудь человек, то лик главного упыря мог наверняка свести неосторожного зрителя с ума. Хозяин высок, широкоплеч; на толстой, оплетённой чёрными венами шее покоилась неправильной формы голова – клубень, покрытый красной шерстью. Каждый волосок живёт собственной жизнью и больше похож на личинку мотыля, впрочем, растут волосы неравномерно, умещаясь островками причудливой формы между сизыми проплешинами, покрывая голову не более чем на половину и осыпая остальную кожу на теле отдельными, свободно путешествующими, своими представителями. Лицо хозяина – сбежавшая из головы буйно помешанного художника и серийного убийцы больная фантазия. На бугристом лбу, залезая вниз и вбок, россыпь маленьких глаз – оспин, и среди них блестят чернотой сгоревшего ада два косо посаженных глаза большего размера. Один торчит около виска, другой – ближе к переносице и затянут синеватым бельмом. Вместо носа горизонтальная щель, открывающаяся и закрывающаяся при дыхании. Челюсти смяты шершавыми наростами, скрывающими за собой его главное оружие. Раскрываясь, эти псевдоопухоли открывают скрытую за ними жёлтую присоску величиной с суповую тарелку, с зазубренными краями гвоздиками и двумя криво посаженными крюками-клыками на её губах. Одет Пастух в золотой персидский царский кафтан, узоры на котором почти скрыты под толстой коркой запёкшейся крови. Обуви вампир не носит. Ступни выглядят узловатыми и тяжёлыми, такими же, как кисти рук, с длинными пальцами и чёрными острыми ногтями-когтями ножами.

Пастух сканирует пространство – монашки имеют защиту. Два рыцаря крестоносца и несколько кнехтов. Угрозы такая охрана для семьи не представляет. Он ещё раз убеждается в человеческой глупости. Желание победить чуму массовыми хоровыми причитаниями в церкви вызывают желание расправиться сразу с ними со всеми и как можно быстрее. Некоторые из них удостоятся чести и прозреют, другие же, высосанные и выпотрошенные, станут пищей для крыс.

Пока Пастух ждал заката, отряд Гнев Бога укрывался в небольшом лесочке, на расстоянии четырёх миль от города, и тоже следил за передвижением жёлтого шарика солнца, катящегося с востока на запад, неуклонно приближающего наступление вечера. Крестоносцы спешились, отдали поводья коней оруженосцам, а сами томились перед битвой. Страх мучил, царапал скользкими куриными лапами благородные сердца, не давал ни спокойно стоять, ни сидеть, ни ходить. Хаузер запретил крестоносцам подбадривать себя вином, и рыцари гнали от себя ужас молитвой и благими размышлениями. Ветераны многих сражений, они волновались, как в первый раз. Привыкнуть к смертельной опасности, особенно если она рождена преисподней, невозможно. Колодец средневековой мистики, вырытый могильной лопатой, всегда полон скользкими гадами, испражняющихся в душу героев кошмарами, эгоизмом, ненавистью.

– Господин барон! – Жан Дюпуа возвысил голос, так чтобы его слышали все.

Хаузер поднял голову и, оторвавшись от созерцания пустой дороги, петляющей в сторону Грюн-Воротеля, вопросительно посмотрел на Дюпуа. Рыцарь не должен был так к нему при всех сейчас обращаться – «господин барон», Пауль в ситуации ожидания смертельной битвы мог рассчитывать на «брат».

– Чего мы здесь ждём? Стоит стемнеть и наши шансы выжить станут ничтожными.

– О чём вы говорите, наш долг выполнить приказ магистра.

– Стать кормом для короля кровососов?.. Нам предстоит встреча не просто с деревенским упырем, и драться с ним ночью – безумие.

– Наш единственный выход – войти в город перед самым закатом, чтобы он не успел нас учуять. Все знают план – так в чём же дело?

– На гибель нас ведёшь! – с исключительной злобой выкрикнул Дюпуа. – Город чумной, если нас не сожрут, так язва одолеет.

– Что вы предлагаете, Дюпуа? – Хаузер решил быть подчёркнуто вежлив, хотя в сердце его всё так и клокотало от гнева.

– Пока не поздно, галопом к собору, забираем церковную утварь, – а в храме есть, что взять, он славится на всю округу своим богатым убранством, – и убираемся отсюда.

– А как же монахини? Им далеко не уйти, не успеют. Вампиры их всех по дороге вырежут, – тихо, будто размышляя, сказал Пауль Хаузер.

– Да что они нам! Без жертв не обойтись. Так угодно богу.

– Мародёрство и убийство – это, что ли, твоя вера. – Пауль всё же не сдержался и перешёл на «ты». – Да, ты всегда любил только себя. При любом удобном случае грабил, наверное, и убивал. И это ты всё творил, прикрываясь одеждами ордена, собака! Мне говорили, что ты не брезгуешь грязными делами, да я верить не хотел.