Квадратные метры хитрости

Как я только не плутала по метро (на всякий случай), на какие только ветки не садилась, как только не выскакивала из вагона в закрывающиеся двери. Возможно, я путала бы следы до бесконечности, но время поджимало. Не будет же Костя ждать меня вечно.

Запыхавшаяся и растрепанная, достигла я, наконец, места встречи.

– Прилетал ли Тимофей Поднебесный в Москву раньше – ты выяснил?

– Ты меня будешь учить оперативной работе?

– В связи с чем интересуешься?

– Не наглей.

– Постараюсь. Хотя, знаешь, в моем положении это дается уже с трудом.

– Какое такое у тебя положение? Ты – не труп. Пока, во всяком случае. Тебя даже не арестовали.

В общем-то Костя был прав. Я – не труп. И меня не арестовали. Но я все же хотела бы завершить эту историю. И заняться, наконец, собой и своей семейной жизнью, которая рушилась на глазах. Но я всегда признаю свои ошибки, поэтому, придав голосу миролюбия, попросила:

– Костя, пожалуйста, давай ускоримся немного.

– Особенно мне нравится множественное число глагола, – теперь Костя взвился, – не прилетал.

Помолчали. Меня, конечно, подмывало высказать в глаза оперуполномоченному Косте все, что я думаю о его ведомстве, которое на меня, невинную, наехало, подвергло допросу и необоснованным обвинениям. Но я держалась. Из последних сил.

– В принципе, – сказал, наконец, Костя, – дело по убийству Маргариты Никандровой ведет очень хороший следователь. Правильный.

– То-то подозрения падают на Осокину, – не сумела я все же сдержать свой сарказм.

– Но она скрывается!

– Как скрывается?! Ее похитили!

Костя очень внимательно посмотрел на меня. Просто даже буравил меня своим тяжелым взглядом с признаками подозрения. Но я постаралась остаться непроницаемой. Даже подняла брови – в великом изумлении. Дескать, не понимаю, чего это меня так пристально рассматривать?

– Странное похищение, – сказал Костя, – сколько дней прошло? А похитители до сих пор не выдвинули никаких требований.

– А это – идея! – воодушевилась я и прикусила язык. – В смысле, действительно, почему не требуют выкупа? Но, может, еще рано? Слушай, но на камерах, которые вокруг, тоже ведь должно быть видно, во сколько пришла Осокина.

– На них и видно, что пришла она примерно в то время, когда наступила смерть Никандровой.

– Ничего себе!

– А ты как думала? Ее просто так хотят допросить? От нечего делать?

Да-а, пожалуй, Ирке еще рано появляться в миру. Пожалуй, пусть еще поскрывается немножко.

– Но не одна же Ирка на этих камерах?

– Да, там полно народу. Но установить этих людей не представляется возможным. Мало ли куда они шли?

– А тебе не кажется подозрительным то обстоятельство, что камера на подъезде как раз в тот день не работала?

– Кажется, разумеется. Но подозрения к делу не пришьешь. А вывести камеру из строя мог кто угодно.

– Ирка что ли – кто угодно? Ты ее представляешь в этом качестве?

– Ты просто не знаешь, на какие ухищрения может пойти преступный мир!

– Ирка что ли – преступный мир?

Костя кивнул головой.

– И зачем ей это надо было? – продолжала возмущаться я.

– Мало ли… Предположим, Никандрова заметила за собой слежку, ей, Никандровой, это, разумеется, не понравилось. И она явилась выяснять с Осокиной отношения. Выследила ее в свою очередь. На почве неприязненных отношений у них возникла ссора. И Ирка твоя ее и отравила.

– Чушь какая-то из области ненаучной фантастики. Во-первых, за Никандровой следила не Ирка. Славик и Леонид – попеременно. И Леонида, заметь, убили! Во-вторых, достаточно «во-первых». Это кому же такая версия в голову пришла? Уж не твоему ли следователю хорошему и правильному? В десяти кавычках?

– Но почему-то Никандрова пришла в эту квартиру?

– Вот именно! Мало того, что пришла! Она там еще и умерла! Уж кому-кому, а Ирке точно это было невыгодно!

– А кому выгодно? – спросил глубокомысленно Костя.

Держите меня втроем! Я балдею, глядя на представителей наших правоохранительных органов! При такой их махровой наивности, как они вообще преступления раскрывают? Исключительно, наверное, по ошибке.

Костя тоже понял неуместность своего вопроса. Но не признался в этом открыто. А только замолчал, якобы глубоко задумавшись. Вот такая манера напускать на себя глубокомысленность на пустом месте – меня всегда бесила. Но я опять сдержалась. И не сказала все, что я в этот момент думаю. А сказала я следующее, причем самым лилейным голосом, на который была только способна:

– Красавина надо арестовать! Или хотя бы допросить! Послушать его лживые измышления по поводу его желания прибрать к рукам целых пять квартир!

– Но он может не выдать сообщников!

– Ты хочешь сказать, что их кто-нибудь ищет, сообщников?

– Работа идет, – уклончиво произнес Костя.

– Костя?

– Не знаю.

Вот за что я отдельно уважаю оперуполномоченного Костю – так это за то, что с ним иногда случаются приступы честности. И открытости.

– И потом, – ни с того ни с сего сказал Костя, – зачем вообще Осокина пошла в эту квартиру? И именно в тот день?

– Она там бывала периодически…

– Зачем?