Кванты. Как волшебники от математики заработали миллиарды и чуть не обрушили фондовый рынок

Такие инноваторы, как Эд Торп, Фишер Блэк, Роберт Мертон, Барр Розенберг и многие другие, были первыми ее архитекторами. Они создавали компьютеризированные трейдинговые стратегии, которые помогали делать деньги на рынках по всему миру: от Багдада до Бомбея, от Шанхая до Сингапура. Майкл Блумберг, бывший торговец акциями в Salomon Brothers, а ныне мэр Нью-Йорка, создал машину, которая позволяла пользователям за считаные секунды получить данные практически по каждой ценной бумаге в мире, а своего создателя сделала миллиардером.

Фондовый рынок NASDAQ, где транзакции осуществлялись только в электронном виде (полная противоположность нерасторопным людям на Нью-Йоркской фондовой бирже), облегчил процесс покупки и продажи акций по всему миру и снизил его стоимость. Вся мировая финансовая система оказалась встроенной в электронную матрицу невероятной сложности.

Деньги стали цифровыми.

И мало кому удалось извлечь из этого большую выгоду, чем флоридскому вундеркинду Кену Гриффину.

Гриффин

Оплот Гриффина,[77]

Citadel Investment Group, начал торговлю 1 ноября 1990 года с 4,6 миллиона в управлении.

Как и Princeton/Newport Partners, фонд использовал математические модели для распознавания на теневом рынке сделок по конвертируемым облигациям.

За первый год работы Citadel заработал невероятные 43 %. На следующий год он получил 41 %, а еще через год — 24 % прибыли.

Одна из первых сделок Citadel,[78]

привлекшая к себе внимание обитателей Уолл-стрит, была связана с поставщиком домашних электронных устройств сигнализации под названием ADT Security Services. Компания выпустила конвертируемые облигации, содержавшие условие, что если держатель переведет облигации в акции, то в следующий раз ему не выплатят дивиденды.

Это означало, что облигации продавались с небольшой скидкой относительно их конверсионной стоимости.

Гриффин и его небольшая исследовательская команда вычислили, что в Великобритании дивиденды по сути были не дивидендами, а «бонусной эмиссией» — то есть покупатель облигаций свои дивиденды получил бы. Иными словами, облигации стоили дешевле, чем должны были.

Citadel сразу же купил столько этих облигаций, сколько смог. Это была сделка, которую большинство крупных игроков рынка пропустило. Она позволила фонду Citadel продемонстрировать свою прекрасную форму.

К тому времени Гриффин, все еще выглядящий как мальчишка гений двадцати с небольшим лет от роду, запросто жонглировал почти 200 миллионами долларов в компании еще шестидесяти человек, работавших на него на скромных 900 квадратных метрах их офиса в Чикаго-Луп.

А потом он потерял деньги. Много. В 1994 году Алан Гринспен и Федеральный резервный фонд шокировали рынок неожиданным увеличением процентной ставки. У рынка конвертируемых облигаций, чувствительных к процентной ставке, почва ушла из-под ног. Фонд Citadel упал на 4,3 %, а его капитал сократился до 120 миллионов долларов (это отчасти было связано с тем, что испуганные инвесторы поспешили забрать свои деньги). До 2008 года это был единственный год, когда Kensington, основа Citadel, потерял деньги.

Привыкший к успеху Гриффин был потрясен. Он поклялся добиться того, чтобы его финансовые бастионы стали неприступными.

«Мы не допустим, чтобы это повторилось», — сказал он своему боссу Фрэнку Мейеру. Citadel начал создавать планы укрепления своей обороноспособности и проводить изменения, которые, возможно, и спасли фонд от полного краха четырнадцатью годами позже. Когда инвесторы поняли, что рынок рушится, они бросились звонить Гриффину и в панике требовать возврата их вложений. Гриффин знал, что рынок потом качнется в другую сторону, но с инвесторами ничего поделать не мог. Решение проблемы было простым: нейтрализовать инвесторов на некоторое количество лет. Он начал потихоньку обсуждать с партнерами новые условия, постепенно заставив их согласиться держать свои капиталы в Citadel не менее двух лет (и каждый раз по истечении этого срока договариваться о следующей двухгодичной блокировке). Длительная блокировка давала Гриффину возможность сохранять спокойствие, когда ситуация начинала накаляться: он знал, что беспокойные инвесторы не убегут сломя голову. К июлю 1998 года новая модель заработала — и как раз вовремя.