Надя развернулась и пошла по улице. Метров через пятьдесят к ней присоединился мальчишка невысокого роста. В маленьких цепких ручонках он держал пакет из «Макдоналдса» и два стакана с молочными коктейлями. Он с такой неподдельной гордостью делился купленным с Надей, что Игорь, не зная, кто это, чуть не подумал, что все это время Надя скрывала от него сына. Правда, потом порадовался: о Наде есть кому позаботиться, будь это сын или просто соседский мальчишка… Игорь вряд ли бы поделился с ней картофелем фри, а этот… последний чизбургер отдаст, судя по виду.
Игорь всегда знал, что все в этой жизни скоротечно и временно, что рано или поздно Надя плюнет на все и уйдет от него семимильными шагами, распрощавшись со странным наваждением, облюбует какое-нибудь сырое и промозглое стрельбище, будет выпускать злобу и обиду вместе с пулями из ружья, начнет нагишом ходить по дому, есть курабье, облокотившись на секретер, и вдруг в этой обыденности заметит, что забыла про него. Это произойдет так внезапно, что сладкое ощущение освобождения ударит в голову как бокал Rose в лучистом закатном зареве Канн.
Птицы расселись на краешке мышьяково-серой крыши дома страхового общества «Россия», как на жердочке, расположившись по размеру, в иерархическом порядке, и жадно поглощали взглядом весну. Эти посиделки-сборы были полны молчаливой надежды.
Птицам никогда не понять людей. Да и не нужно это.
Игорь сидел на грязной, еще не покрашенной после сырой зимы лавке посреди Сретенского бульвара, не боясь испачкать костюм. Уставший, сонный… Он придумывал, куда могла Надя отправиться с этим мальчишкой, и в красках представлял, как они дурачатся и о чем беседуют.
А может, Надя и была именно той женщиной, которая родила бы ему сына? Хотя что уж теперь. Сожалеть об утраченном…
Игорь еще с тренингов запомнил мудрые слова: боль неизбежна, но страдания – личный выбор. Страдать из-за ухода Нади он не собирался, хотя больно было.
Игорь ощущал, как его неприкаянная нежность стекает вместе с начинающимся дождем по крышам домов и иногда падает на нахохлившихся птиц. За эту нежность он много лет и не мог себя простить.
А о нем, кроме Нади, как он считал, никто в мире по-настоящему не плакал.
Нежданные квартирой № 41 гости
Бегемот никогда не попрошайничал. Он горделиво помахивал хвостом, делая вид, что уходит прочь, а сам высокомерно оглядывался, понуждая всех вокруг чувствовать себя жестокими виновниками вселенского мора. «Нелюди, йеху!» – различалось в его мурлыкании со скрежетом и обидой. На артистическом поприще его эмоциональный развод произвел бы фурор.
– Может, на тебе деньги зарабатывать? А то ходишь бесполезный, даже мышей-полевок ловить не умеешь. – Надя с появлением Степы совсем разучилась бывать одна дома и, когда он отправился к бабушке в Вильнюс на майские праздники, чтобы не разговаривать сама с собой, вела постоянные беседы с котом.
От нравоучений Надю отвлек звонок в дверь.
– Простите, у вас не будет луковицы? – На пороге стояла миловидная, чуть полноватая женщина с одутловатым лицом и немного опухшими веками. Волосы цвета воронова крыла были забраны в хвост, темные глаза выражали спокойствие и негу, а голос звучал маслянисто и как-то по-доброму. Надя пару раз встречалась с ней в лифте, но определить, из какой она квартиры, так и не смогла. Да и возраст ее с ходу бы не назвала – бывает такой типаж женщин, кому может быть в диапазоне от тридцати до пятидесяти.
– Будет. Проходите, я пока принесу из холодильника. – Надя была отзывчива и не умела отказывать людям в помощи. Тем более в такой мелочи, как луковица.
– Кстати, огромное спасибо, – проговорила женщина, едва переступив порог и чуть замявшись.
– Да не стоит благодарности, это же всего лишь луковица, – начала отнекиваться Надя.
– Нет, я благодарю вас за то, что последние месяцы мой сын засыпает не под «Игру престолов», а читая «Белую гвардию» Булгакова и «Войну и мир» Толстого. А еще пересмотрел всего Дэвида Линча.
– Послушайте, я правда не знала, что ему семнадцать лет! – начала оправдываться Надя, поняв, что перед ней стоит Колина мать.
– Меня, кстати, Валентина зовут. И я вам не враг! – улыбнулась она, заметив, как смутила Надю своей благодарностью. – Не переживайте, я спокойно отношусь к тому, что между вами произошло. Сама замуж вышла в семнадцать лет, когда моему мужу было тридцать восемь. Так что не мне вас судить. А я смотрю, вы ничего не стали переделывать после Веры? – Валентина, оказавшись за порогом, сразу цепким хозяйственным взглядом оглядела квартиру.
– Может, хотите чаю? – решила проявить гостеприимство Надя. Особенно после того, как в ходе разговора выяснилось, что Валентина не только знала Веру, но и бывала в ее доме.
– Не откажусь.
Наде были симпатичны женщины вроде Валентины – своей прямотой, любопытством, хозяйственностью, нерасторопностью и мягкостью взгляда.
– А я ни единого дня в своей жизни не жила одна. Всегда кто-то был под боком. Так что я вам даже немного завидую, – произнесла Валентина, после того как сделала пару глотков горячего травяного чая.