В зале было полно народу. В центре стояли скамьи для участников хора. В углу пили чай старики, на полу возились детишки, несколько чернобородых мужчин, собравшись в кучку, что-то сосредоточенно обсуждали.
На Гальтона подчеркнуто не обратили внимания. Очевидно, так предписывалось этикетом.
— Продолжим репетицию, товарищи! — объявил солидный мужчина в костюме и галстуке (уж не сам ли барон?). — «Цыганская колхозная». Сначала запев, потом Миша соло. Три-четыре!
Хор грянул — задрожали стекла:
Дальше повел одинокий голос невыносимо пронзительной фистулой:
У Гальтона заныли барабанные перепонки.
— Ну и квартирка, — сказал он Витьку. — Как мы будем жить над этим содомом?
— Ничего это не сумдом, — обиделся цыган. — Малость шумно, зато спокойно. В вашем деле главное что? Чтоб легавые не зашухерили. А через клуб им втихую никак не пройти. Такое начнется! Сиганете через окошко, ищи потом ветра в поле. Ну чего, по рукам? Или пойдешь пахана спрашивать?
Довод был существенный, он положил конец сомнениям Норда. Кроме того не терпелось поскорей вернуться к делу, ради которого экспедиция прибыла в Москву. Возникли новые обстоятельства: самсонитовое послание и товарищ Картусов. Это требовало корректировки планов.
— По рукам.
однако, могут разработать люди, перенесшие нешуточный стресс и проведшие бессонную ночь? Всякий врач знает: депривация сна влечет за собой нарушение мышления и восприятия, а положение требовало мобилизации всех интеллектуальных ресурсов. Поэтому, едва разместив группу на новом месте, командир экспедиции приказал всем спать, а сбор назначил на семнадцать ноль ноль.
Железный человек Айзенкопф отдыхать не желал, да и Зоя удивилась, но Гальтон был непреклонен. «Утро вечера мудренее», козырнул он русской пословицей, хотя в данном случае получалось наоборот.
За тысячу рублей в распоряжении экспедиции оказался весь второй этаж бывшего ресторана «Эльдорадо», в прежние времена, видимо, отведенный под отдельные кабинеты. В комнате, которую выбрал себе Норд, от былой игривости уцелела лишь потолочная живопись, изображавшая мясистых вакханок и булочкообразных купидонов. Под прицелом их стрел уставший Гальтон лег на пружинную кровать и немедленно уснул. Сон у доктора был идеально здоровый, можно сказать классический: стадия засыпания почти мгновенно перешла в медленный сон, с постепенным углублением.
В какой-то момент спящий чуть не пробудился от бешеного топота — это хор внизу репетировал танец «Цыганские проводы в Красную Армию». Весь дом трясся, будто тоже рвался в пляс. Но мозг Норда, даже во сне не утративший дисциплинированности, внес должную поправку в список внешних раздражителей, которые следовало игнорировать, и в дальнейшем вопли, хоровое и сольное пение, даже дружное «Пей до дна!» отдыху Гальтона не мешали.
Без четверти пять он проснулся. Ровно в пять совещание, начавшееся на крыше и прерванное последующим переездом, возобновилось.
Руководитель был свеж, бодр, энергичен. Остальные участники экспедиции выглядели хуже. Репетиция хора не позволила им расслабиться до благословенной стадии глубокого сна.
— Обсудим фактор, усложняющий выполнение миссии, — начал Гальтон. — Я имею в виду ГПУ и лично товарища Картусова. Разговор с ним произвел на меня сильное впечатление. Это опасный противник…
Он пересказал как можно подробнее свою беседу с начальником контрразведывательного департамента, не утаив от коллег и своих колебаний.
— …А о чем Картусов говорил с тобой? — спросил он княжну.