Квестер

В огромной общей комнате Обители (в которой впервые себя обнаружил Тестер) охранники выстроили всех «гражданских» в две шеренги. Прошедший день был щедрым на новичков: в ангаре обнаружилось двое, да ещё троих привели солдаты из-за частокола. Новичков вывели вперёд, и они стояли, вытирая сопли и глупо озираясь по сторонам.

Наконец, появился Владыка. Бойцам скомандовали «смирно!», гражданские грохнулись на колени. В глубочайшей тишине Пахан неторопливо прошёл перед строем, оглядывая каждого. Никто не смел взглянуть в его глаза, все в страхе наблюдали, как колышется на плече Учителя страшный «луч». Владыка проследовал до своего «трона» — большого кресла, установленного на возвышении, уселся в него и хлопнул в ладоши.

Солдаты и охранники стали «вольно», гражданские поднялись с колен. Пахан подождал, пока стихнет шум и начал речь.

— Дети мои! (Пахан, счёл это обращение наиболее подходящим: он — Пахан, отец, все они — его дети). — Дети мои! Гляжу я на вас, и сердце моё разрывается от радости: за ваше суровое мужество, за ваше железное терпение, за вашу братскую преданность!

Спаситель умолк, следя за реакцией на свои слова. Все напряжённо молчали. Преданности в глазах не наблюдалось. Пахан остался недоволен и решил ещё «подбавить жару»:

— Каждый из вас, входя в этот мир, постигает всю глубину тоски и горя по оставленным близким и родным, по любимым жёнам и подругам и по милым детишкам!

Запас красивых фраз у него подходил к концу, а в глазах подданных ещё не видно было и намёка на боготворение. Пахан разозлился.

— Короче. Все вы — классные ребята, я вами горжусь, — он глубоко вздохнул от напряжения. — Но, вот зараза, даже среди нас есть отморозки, которым насрать на нас, на нашу жизнь, на то, что мы хотим жить, как люди!

Теперь в глазах, устремлённых на него, появилось какое-то выражение, похожее или на недоумение, или на неожиданное открытие. Глаза обитателей как будто говорили: «Вона как, а мы и не знали, чего мы хотим! А жить, как люди — да, хотим!» Но Пахану было уже не до мнений толпы. У него начался приступ ненависти к этим «баранам», как однажды назвал их Шамиль. «Бараны — самые, что ни наесть бараны! — подумал Пахан, играя желваками на скулах. — Тупые бараньи рожи! Ублюдки, мать вашу!» И далее он уже не сдерживался.

— Вот эти две мрази конченые подумали, что они умнее всех здесь! Вот этот дед, этот сучий потрох, решил сбежать, поискать лучшей жизни. А вот это чмо, — Пахан указал на солдатика, — был настолько туп, что дал удрать другому уроду…, которого мы, конечно же, скоро поймаем. Взгляните на них, на этих сукиных детей! Чего вам хочется с ними сделать?

Толпа по-прежнему молчала, но в глазах многих Пахан увидел первые нотки страха. Однако ответа от этого сброда по-прежнему не было, поэтому он прокричал ещё раз:

— Я спрашиваю: что вы хотите с ними сделать?

Тут бойцы, поняв, что Пахан ждёт от них инициативы, нестройно пролепетали:

— Сжечь! Сжечь! Угостить их «лучом»!

— Я не слышу! — проревел Пахан, вскакивая с «трона».

Охранники начали тыкать задний ряд «гражданских» стволами автоматов в спины и кричать:

— Сжечь, сжечь! Сожги их, Учитель!

И гражданские в заднем ряду, а за ним и стоящие в переднем глухо отозвались:

— Сжечь, сжечь! Сожги их, Учитель! Покарай их, Владыка!

Пахан облегчённо вздохнул.

— Раз вы так решили, будь по-вашему! — он сделал вид, что опечален таким жестоким требованием толпы, но не в силах ей противостоять. Толпа тут же умолкла. Пахан снова сел в кресло и чуть слышно приказал:

— На двор их!

Приговорённых взяли под руки и потащили во двор Обители. За ними охранники пригнали толпу. На залитом солнцем дворе уже всё было готово к казни. Солдаты стояли большим полукругом, охраняя периметр; внутри, полукругом поменьше охранники поставили гражданских, а напротив них к специальным столбам привязали деда Пихту и горе-солдатика. Снова повисла пауза. Пахан вышел вперёд, встал между толпой и приговорёнными и с максимально возможным пафосом пробасил:

— Именем и по повелению нашего народа недостойные жить среди нас предаются смерти! — и снял с плеча «луч».

И вот именно в этот момент толпа ахнула и попятилась назад, прочь от смертельного оружия. Пахан поймал этот момент, прочувствовал его, и небывалое удовольствие сладостной волной захлестнуло его душу. Он даже прикрыл глаза от кайфа, ведь каждой клеточкой своего тела он чувствовал: его боятся, его почитают, ему готовы подчиняться беспрекословно… Повелитель…! Не открывая глаз, Пахан снял оружие с предохранителя и поднял ствол на уровне пояса. Волны чужого страха продолжали окутывать его со всех сторон, купая и баюкая, принося несказанное блаженство… Владыка…! Он медленно открыл глаза и сделал шаг в направлении приговорённых. И дед Пихто, и солдатик отшатнулись назад, но верёвки удержали их у столбов. На их лицах был написан ужас: оба они уже не раз видели казнь, и знали, что их ожидает… Бог…! Пахан направил ствол «луча» на деда, сделал ещё два шага и был готов нажать на спуск…

Упс…