Лабинцы. Побег из красной России

Самобытно, с точной передачей их поведения и интонаций родного языка, показаны всадники-горцы Черкесской конной дивизии, воевавшие с большевиками в рядах Белых армий.

Надо заметить, что приведенные Елисеевым (находившимся в самой гуще зимне-весенних боев 1920 г. на Кубани) боевые расписания дают основание не согласиться с утверждением мемуаристов о «дезертирстве казаков». А описание им походов и конных атак заставляет серьезно усомниться в том, что «рассчитывать на продолжение казаками борьбы было нельзя»:

«Три полка красной конницы прорвались и обходят нас слева. Мысль работает молниеносно.

По переднему уступу!., карьером! — бросаю штаб-трубачу.

И запела труба в пространство снежной степи: «Стремглав, друзья, построй-теся, чтоб фронтом идти на врага-а!»

Повернув головную сотню фронтом против красных, остановил ее. Остальные сотни, несясь с быстротой молнии, пристраивались левее головной, образуя густую резервную колонну полка. Пулеметная команда, взяв лошадей в кнуты, неслась вслед.

.Щ:

— Взять позицию правее полка! — кричу я.

В большой белой косматой папахе, крупный телом есаул С., пригнувшись к луке с хищным видом, доскакал до бурьянов, круто остановился, повернул свою лошадь кругом и, став лицом к своим пулеметам, сложенной вдвое плетью бросил руку направо и налево, чем указал развернутый строй своим 22 пулеметам.

Пулеметные линейки веером бросились вправо таким аллюром, как скачет во все лошадиные силы пожарная команда.

Красные, увидев образовавшийся строй казаков фронтом против них, блеснули шашками и густой ватагой, без строя, перешли в атаку. Их было горздо больше, чем нас. Мне стало страшно. Своей численностью они могут смять полк.

Полк стоял молча. Командиры сотен бросали иногда взгляды на меня и на несущуюся на нас конницу красных, как бы спрашивая: «Чего же мы стоим?»

Молча проехав перед строем, остановился на правом фланге полка. И когда красные передними всадниками приблизились шагов на 500—600, я взмахом руки открыл по ним огонь. И застрекотали, заклокотали, зашипели все 22 полковых пулемета, и легким сизым дымком заиндевелась линия огня. Есаул С. скачет вдоль линии своих линеек, что-то кричит, и от его крика пулеметы еще более слились в сплошную бурю развернувшейся грозы огня.

А полк стоит и смотрит — как смешались первые ряды красных, как свалилось несколько коней и как они, повернув своих лошадей кругом, потоком хлынули назад. Широким наметом, с места, полк бросился вперед, в преследование» .

В последнем походе Елисеев, только волею обстоятельств не ставший генералом, командует дивизией. Казачьи полки атакуют красную конницу под бравурные марши трубачей 1-го Аабинского полка: головокружительная скачка удирающих и преследующих, распластавшихся в карьере красноармейцев и казаков, захваченные пулеметные тачанки красных строчат по своим — возле каждой по нескольку урядников с револьверами в руках требуют от пленных пулеметчиков «лучше целиться».

В середине марта 1920 г. три Кубанских конных корпуса и 4-й Донской конный отходили к Черноморскому побережью. Связи между корпусами и с Новороссийском (где погрузились на пароходы лишь подоспевшие туда кадры двух полков ККВ) не было. Единственная дорога на Туапсе. Впереди Гойт-хский перевал. Вся Черноморская губерния занята «красно-зелеными». И передовые отряды генерала Шкуро разметали противника, взяли перевал, потом Туапсе, двинулись на Сочи и заняли город.

Капитуляция почти 40-тысячной (60 тысяч вместе с донцами и беженцами) Кубанской армии в апреле 1920-го под Адлером—Сочи. Никому не известны затаенные мысли Кубанского атамана Букретова и генерала Врангеля. Особенно первого. Офицер Генерального штаба и боевой генерал, герой Сары-камыша, георгиевский кавалер Великой войны принимает командование Кубанской армией, отослав в Крым «неугодных ему» старших казачьих генералов: Улагая, Шкуро, Науменко, Бабиева и Муравьева. Видимо понимая при отступлении казачьих корпусов к Черному морю, что ничего сделать уже не сможет, возможно, желая «спасти армию», Букретов договаривается с красными об условиях ее сдачи.

Но остается также фактом, что о Кубанской армии в трагические дни ее гибели словно забыли — рука помощи из ставки не была протянута. Наверное, генерал Врангель думал об эвакуации Крыма как о неизбежности, и не было необходимости усиливать армию на полуострове еще многими десятками тысяч казаков и беженцами, брать нравственную за них ответственность и потом эвакуировать в общем исходе. Так погибли сила и цвет Кубанского войска.

Позже писали и говорили, что «Кубанские казаки не поехали бы в Крым». Это заблуждение. При отступлении с Кубани не только рядовой казак, но и офицер мог остаться в любой станице и не уходить к Туапсе. Ни контроля, ни принуждения не было. Казаки просто не выезжал в строй, полки продолжали отступать на юг. Следовательно, к Черному морю ушли непримиримые враги красных, добровольно.