Лабиринт

На меня сыпались удар за ударом. Наверное, я потерял сознание, потому что очнулся, лежа на полу лицом вверх. Женька лил на меня воду из кружки. Я попытался встать и, охнув от боли, снова растянулся на цементе. Борман отделал меня крепко… но представления не получилось. Спустя полчаса, я кое-как вскарабкался на свою верхнюю шконку и не слезал оттуда почти сутки. Кажется, я получил сотрясение мозга: тошнило, сильно болела голова, а левая половина лица превратилась в кровоподтек.

— Что случилось? — спросил надзиратель.

— Упал.

— Медицинская помощь нужна?

— Нет. Оклемаюсь и так.

Меня освободили от очередного допроса. Звездинский заварил крепкого чая, а Женька передал булку, кусок колбасы и пачку «Честерфильда».

— От Алексея Иваныча, — шепнул он.

А сам Алексей Иваныч на следующий день вполголоса наставил меня на путь истинный:

— Ты, Сашка, не дури. Дело, считай, доказано, упираться нечего. Кайся. Пойдешь в отказ, до суда не доживешь. Понял?

— Да.

Я хорошо понял Надыма и на допросах больше не упирался. Эдуард Васильевич Коренев занес мои показания в протоколы и снова провел очную ставку с Ириной. Я монотонно пересказал, как было организовано убийство, но Ирина все отрицала.

— Как хотите, Ирина Владимировна, — пожал плечами Коренев. — Доказательств достаточно.

В июне состоялся судебный процесс. Тесть к нему подготовился основательно. Меня полоскали, как грязную тряпку. Собрали все, что можно, и перед судьями предстал вконец разложившийся тип.

Даже адвокат вел защиту так, что, по его словам, меня лучше было бы прихлопнуть. Для общей пользы. Прокурор потребовал смертной казни, и в зале захлопали в ладоши. Я вздрогнул. К смерти я еще готов не был. Ирину публика воспринимала с сочувствием, считая, что она пошла на убийство подруги из-за любви ко мне.

— Вы любили его? — спросил судья.

— Да, — коротко ответила Ирина.

В зале загомонили.

Моих родителей на суде не было. Спасибо тестю хоть за это. Мне дали последнее слово. Оглядев зал, Альбину Николаевну, Ирину, журналистов, хмурого следователя Коренева, я хотел сказать что-то вроде «простите меня», но ничего не сказал и сел на место.

Глава 6

Я получил пятнадцать лет общего режима. Ирина — четырнадцать. Несмотря на сочувствие публики, судья влепил ей почти полный максимум, великодушно скостив год. А меня через пару дней перевели в общую камеру на сорок человек. Кто-то решил показать мне, что такое настоящая тюрьма.

Двести девятая камера по сравнению с общей выглядела курортом. В переполненном помещении едко пахло испарениями человеческих тел, нечистого белья и плесени. Стоял неприятный гомон множества голосов, а под потолком клубился табачный дым.

Здесь я нагляделся такой чернухи, о чем раньше мог только догадываться. Видел, как грабят, вытряхивают из собственной одежды всех, кто послабее. Как насилуют, избивают и пинком гонят к параше «опущенных». Умного и авторитетного уголовника, вроде Надыма, во главе камеры не оказалось. Верховодила какая-то шпана, не придерживаясь воровских законов.

Ночью я просыпался от шума разборок. Кого-то безжалостно молотили ногами, и глухие удары башмаков о человеческую плоть заставляли меня трястись от напряжения и ненависти к уродам, вершившим суд. Я забывал, что сам попал сюда за убийство женщины и был ничем не лучше остальных.

Медленно проходило лето, необычайно душное и жаркое. Может, мне это только казалось, и лето в городе было самым обычным, но переполненная камера древней тюрьмы нагревалась словно кочегарка. Пол и стены поливали водой, однако это не помогало. Испарения воды и немытых человеческих тел превращали воздух в липкую смесь, которой невозможно дышать.

Я не спал сутками. Тяжелый, прерывистый сон, в который я, обессилив, погружался на час-два, не приносил облегчения. Я ходил вялый, как весенняя муха, и желал только одного — вырваться из этих стен. Про меня словно забыли и решили сгноить. Я дважды обращался на проверках к надзирателям — когда меня отправят в колонию. Надзиратели записывали мою фамилию и обещали выяснить. Я просил ускорить отправку и намекал, что сумею отблагодарить. Всерьез мои слова не принимали.

Между тем деньги у меня имелись. Доллары и рубли, хранившиеся в сейфе и в мелких тайниках квартиры, тесть, конечно, нашел. Но еще год назад я зарыл под деревом, неподалеку от дома, целлофановый пакет с четырьмя тысячами долларов. Помню, я подсмеивался над собой, когда, поглядывая по сторонам, копал на рассвете яму, а затем маскировал ее. Вряд ли кто нашел мой тайник. Это было все, что у меня осталось от огромных сумм, принадлежавших мне и Кате.

Однажды среди ночи меня кто-то толкнул в плечо.

— Ермаков?

— Да, а что?

— Тебе привет…

Мгновенная острая боль распорола живот. Я рванулся, пытаясь подняться, но боль еще раз пронзила тело, и я потерял сознание.

* * *