Лабиринт Осириса

Он двигался с осторожностью, по несколько шагов, тяжело переставляя ноги по наклонному полу галереи. Часто оборачивался – оглядывался на едва различимую точку света у входа в рудник. Каждая клеточка его тела подгоняла бежать со всех ног назад. Но он боролся с этим побуждением и продолжал идти. Через две сотни метров свет за спиной пропал. Халифа ускорил шаг, желая как можно быстрее добраться до того места, куда вели рельсы, и выбраться наружу.

– Аллах, защити меня. Не покинь меня, будь моим светочем.

По сторонам открывались все новые тоннели и коридоры. Он пытался их сосчитать, но ответвлений оказалось так много, что вскоре он бросил это занятие. Одни шли вверх, другие вниз, некоторые были такими же широкими, как главная галерея, в другие едва мог протиснуться человек. Согласно заметкам Пинскера все коридоры разветвлялись на новые, те, в свою очередь, тоже разветвлялись, и лабиринт пробивал себе дорогу сквозь камень, разрастаясь, ширясь и множась, как чудовищный самовоспроизводящийся организм. От этой мысли по спине пошел холодок. Хорошо хоть он шел по главной галерее – прямой как стрела. Стоит свернуть в сторону, и мгновенно потеряешься в запутанной сети тоннелей… Детектив одернул себя. Пинскер безумец, если решился исследовать лабиринт. Но он, Халифа, рассудительный человек, и не на сантиметр не отступит от прямой дороги. Быстрее вниз, быстрее наверх и скорее наружу.

– Аллах, защити меня. Не покинь меня, будь моим светочем.

Несколько раз путь проходил через похожие на пещеры камеры, подобные той, что он видел у входа в рудник, – просторные подземные залы с высеченными из камня колоннами и потолками, на которых сохранились следы дыма древних факелов. Проходя мимо одной из широких боковых галерей, Халифа заметил напоминающее чернильное пятно отверстие в полу. (Пинскер писал о таком провале. Он пытался измерить его глубину, опустил в него веревку с грузиком на конце, размотал почти на семь метров, но до дна не достал.)

То и дело посещала мысль: не пора ли поворачивать назад? Страх стеснял грудь. Он чувствовал, что внизу таится что-то враждебное. Что-то злое. К чему совсем не стоит приближаться. Дважды он готов был отступить и лишь усилием воли заставлял себя продолжать спуск.

Его обволакивала тьма, со всех сторон давил камень, рельсы спускались все глубже и глубже, в самую утробу земли.

– Аллах, защити меня. Не покинь меня, будь моим светочем.

Уклон стал круче, воздух жарче. На стенах появились редкие капли и потеки влаги. К аммиачной вони от помета летучих мышей примешивался едва различимый запах ржавеющего металла.

Нос уловил что-то еще. Сначала Халифа не определил запах. И лишь когда он окреп, понял – чеснок. По мере спуска запах усиливался, забивал ноздри, заглушал все остальные запахи. Халифа рос под сенью пирамид и помнил, как мать вешала чеснок над входной дверью, чтобы отпугивать таящихся у древних монументов джиннов. И вот этот запах здесь. В руднике. Где ему быть совсем не положено. Он испугал его больше темноты и сводящей с ума путаницы коридоров и тоннелей.

Запах сбивал с толку. Заставил усомниться, что мозг продолжает ему служить. Подлинный ли это запах или внушенный силой страха фантом? Вместе с первым сомнением в душу закрались другие. Что это за доносящийся снизу стук: реальный звук или эхо его шагов? Кто-то шепчется в темноте, или он слышит отголосок собственного дыхания? Показалось, что он снова уловил гул механизмов. Несколько раз детективу чудилось, что в боковых тоннелях мелькали фигуры людей. Краем глаза он видел проносящиеся бесформенные тени. Но как только пытался навести на них луч фонаря, они исчезали. И так же бесплодно кончались попытки разобраться в звуках. Лишь запах чеснока не пропадал, сколько бы он к нему ни принюхивался. Витал в воздухе и не был плодом воображения. Становился все сильнее. Как стук в висках. Как биение сердца. Как убеждение, что внизу, в темноте, его поджидает что-то страшное.

Но Халифа продолжал идти, на каждом сантиметре пути преодолевая себя, – желание проникнуть в тайну шахты побеждало мучительный страх. Ниже, ниже, ему казалось, что спуск занял несколько часов, хотя стрелки на циферблате свидетельствовали, что он находился в лабиринте меньше тридцати минут. Внезапно луч фонаря что-то выхватил впереди.

Галерея уходила вниз так круто, что в камне были выбиты ступени для спуска. Халифа остановился, присел на корточки и, держа перед собой фонарь, пытался разглядеть, что скрывается в темноте. Луч едва дотягивался до того места, и ему не удавалось разобрать, что это за предметы.

– Эй!

Голос прозвучал низко, глухо, словно натыкался на препятствие, не позволявшее разноситься эху.

– Эй!

Никакого ответа.

Халифа спустился на пару ступеней. Запах чеснока сделался настолько сильным, что стало трудно дышать. Прижать бы к носу и рту платок! Но не хватало руки: в одной он держал фонарь, в другой – пистолет и не собирался оставаться беззащитным. С вонью приходилось мириться.

– Эй!