Лабиринт призраков

Выкрашенные в нежно-голубой цвет стены были расписаны сценками, навеянными сказками и легендами. Замок, карета, принцесса и фантастические существа парили в небесах, усыпанных серебряными звездами, инкрустированными в перекрытие сводчатого потолка. Алисия поняла, что попала в кукольное царство, рай для отпрысков богатых родителей, где найдется любая игрушка, о какой может мечтать ребенок. Сестры ждали ее в глубине зала.

Изголовье белой кровати украшала резьба, изображавшая ангела с распростертыми крыльями, обозревавшего комнату с бесконечным умилением. Ариадна и Мерседес, обе в белых платьях, покоились на постели, взявшись за руки, положив себе на грудь по цветку пламенеющей розы. На ночном столике рядом с Ариадной стояла металлическая коробка со шприцом и стеклянными лекарственными флаконами.

У Алисии подогнулись колени, и она ухватилась за спинку стула. Алисия не представляла, сколько времени провела в бело-голубой комнате – минуту или целый час, и запомнила только, что, когда спустилась по лестнице на первый этаж, ноги сами принесли ее в бальный зал. Там она направилась к камину и нашла на полке коробку с длинными спичками. Она зажгла одну и начла обходить дом, поджигая обои и занавески. Вскоре услышала рев пламени за спиной и покинула дом смерти. Алисия снова прошла через сад, не оглядываясь назад. Вилла «Мерседес» пылала, охваченная огнем, и черный столб дыма поднимался к небесам.

In Paradisum[73]

Барселона, февраль 1960

1

Хуан Семпере проснулся рано, сварил крепкий кофе и надел костюм и шляпу достопочтенного жителя Барселоны, собираясь идти в церковь Святой Анны. Этот ритуал он неукоснительно соблюдал каждое воскресенье с тех пор, как овдовел более двадцати лет назад. Букинист не был человеком религиозным, во всяком случае, Александр Дюма едва ли записал бы его в члены клуба святых догматиков. Хуану Семпере нравилось занимать место на последнем ряду храмовых скамеек и молча слушать литургию. Он вставал и садился, следуя указаниям священника, но не участвовал в песнопениях, молебнах и обрядах причастия. После смерти Исабеллы ему с небом (отношения с которым и прежде не отличались задушевностью) говорить стало не о чем.

Местный священник, знакомый с его философией или с отсутствием таковой, всегда привечал старого букиниста, призывая чувствовать себя в церкви как дома, независимо от воззрений и веры. «Каждый человек верит по-своему, – утверждал он. – Только не ссылайтесь на меня. А то меня еще отправят в заокеанскую миссию, понадеявшись, что мною позавтракает анаконда». Книготорговец отвечал, что не питает глубокой веры, однако именно тут чувствует себя особенно близким к Исабелле, возможно потому, что в этой церкви они венчались с ней и здесь же ее отпевали через пять лет, запомнившиеся ему как самые счастливые в жизни.

В то воскресное утро Хуан Семпере устроился, как всегда, на последней лавке, чтобы послушать мессу и посмотреть на жаворонков, слетевшихся со всего квартала, – разнородную толпу, вобравшую благочестивых людей и грешников, одиноких и страдавших бессонницей, оптимистов и тех, кто давно распростился с надеждой. Они собрались помолиться Господу, чтобы он, в своем бесконечном молчании, вспомнил об их бренном существовании. Букинист видел, как дыхание священника выписывало в воздухе молитвы из зыбкого тумана. Прихожане жались к единственной газовой печке, какую осилил приходской бюджет, однако чудес она не показывала, несмотря на обилие мадонн и святых, по мере сил помогавших ей со своих постаментов.

Священник приготовился освятить тело Христово и пригубить вино, от которого в такой холод букинист не стал бы отказываться, когда краем глаза старик заметил человека, скользнувшего вдоль лавки и севшего рядом. Семпере повернул голову и встретился лицом к лицу со своим сыном Даниэлем, кого в церкви не видели со дня его свадьбы. Оставалось лишь узреть Фермина на пороге церкви с требником в руках и окончательно убедиться, что будильник объявил забастовку и на самом деле зимним утром в воскресенье ему приснился чудесный сон.

– Все хорошо? – спросил Хуан.

Даниэль кивнул с благодушной улыбкой и обратил взгляд на священника, начавшего раздавать евхаристию прихожанам, в то время как органист, профессор музыки, работавший по совместительству в разных церквах квартала и являвшийся постоянным клиентом книжного магазина Семпере, играл, стараясь не ударить в грязь лицом.

– Судя по количеству преступлений, совершенных против Иоганна Себастьяна Баха, у маэстро Клементе сегодня утром, похоже, оледенели пальцы, – заметил букинист.