«Лего» и другие красивенько разукрашенные конструкторы, Барби и другие омерзительно дорого разодетые куклы разовьют в детях не любовь к творчеству и к будущим их детям, а стремление к роскоши, на которую надо столько средств, что добыть их можно только воровством, разбоем или иными – замаскированными – способами насильственного отъема чужого труда. А если добыть не получается, то развивается чувство недоступности, зависть и комплекс неполноценности. Хотя комплекс
этот по большому счету должен возникнуть у обладателей «Лего» и Барби и без недоступности. Ведь они ничему не научатся, кроме как собирать простенькие комбинации, запрограммированные устройством конструктора и картинкой-эталоном, или разбирать куклу, нет ли в ней чего-нибудь более интересного, потому что сама-то кукла жуть как неинтересна, и разбрасывать по полу ноги-руки (а то и голову с выколотыми глазами) в одну сторону, а туловище без рук – в другую. Лев Николаевич (Толстой) не одобрял фабричных кукол, в его доме у детей были в основном самодельные.А лучший, на мой взгляд, конструктор – кóзлы, которые еще надо смастерить, бревна на дворе, которые надо распилить на дрова, и двуручная пила (этот сложный, как оказывается, и даже каверзный для подростка инструмент).
Здесь столько простора для трудового воображения, сколько не найдется у сотни напомаженных «Лего». И если уж понадобится кукла, то пусть ребенок ее сделает из глины, палочек и соломы. Любой «психолого-педагог» скажет, что здесь больше эстетического и нравственного творчества, чем в распотрошении и обезглавливании десятков Барби. В естественных конструкторах таится созидание, а не разрушение.
Но нет, «старые русские», или просто русские
, Толстой, Макаренко и Сухомлинский с их колониями для несовершеннолетних, с их деревнями и простым трудом не устраивают «новых русских», им нужны заграничные Барби и «Лего». Потому что при отсутствии естественного вкуса они стремятся к созданию искусственного спроса.А может быть, уже скажем дружно…
Да так, чтоб и в рифму получилось, и с ритмом чтоб все оказалось в порядке. Поймем наконец, что и здесь мы наелись до расстройства желудка ихней упаковки с тошнотворным содержимым…Но нет, нас «не поймаете на слове», мы «вовсе не против мещанского сословия». Русским по культуре людям нужен немец Бах, австрийский голландец Бетховен, итальянец Верди, француз Цезарь Франк… Мы – ЗА! За Рассела, за Роджерса, за Альберта Швейцера, за мать Терезу… Только вот и они не только не нужны «новым русским», а и вовсе терра инкогнита для них. А русским
они нужны, они «Лего» и Барби не придумают, они с Толстым совместимы. Они, как и Пушкин, знают, что золото полито кровью, и, как и Пушкин, против этого. «Новые русские», вы помните («вы все, конечно, помните…»[9]), как Скупой рыцарь говорит об этом…Между прочим, деятельность матери Терезы (и, наверное, многих неизвестных нам скромных служителей различных религий) как-то не похожа и на деятельность верхушки православной церкви. Мать – она все больше в горячих точках была, а наши святые отцы все больше на тепленьких местечках отсиживаются.
Эстетика и воспитание
В ценностную иерархию личности входят и эстетические ценности. Они не менее важны, тем более что не только в науке, но и в жизни эстетика идет в паре с этикой. Крылатая фраза Достоевского, что красота спасет мир, более глубока, чем красива. Конечно, все слишком нежестко связано. Гитлер любил Вагнера, Эйхман даже и играл на скрипке бетховенские вещи, а великий Шостакович поднятием руки в Верховном Совете санкционировал все, что надо было Политбюро. Но в целом «несовместны гений и злодейство». В целом даже дуэль Пушкина – может быть, самое великое его произведение, – это призыв к благородству. В целом финал Девятой симфонии Бетховена – это вселенская любовь. В целом от «Пушкинских вальсов» Прокофьева хочется на износ работать для человечества… Какая же эстетика преподносится детям?
Начнем хотя бы с бесконечных гипсовых – белых, посеребренных, позолоченных, покрашенных коричневатым или цвета «детской неожиданности» суриком – Лениных с рукой, указующей в беспросветное будущее.