Лаборантка

— Что? — в груди, там, где только что стучало от восторга, кажется, безвозвратно растрескалось сердце.

— Я сказал, вы уволены. Убирайтесь! — Антон Владимирович зарычал, чуть не подавившись на последнем слове. В его глазах промелькнула враждебная озлобленность. У меня задрожали подбородок и руки, неконтролируемо принявшиеся сгребать со стола разложенные книжки. Всхлип вырвался из сдавившей сожалением груди. — Вали отсюда!

Он с удивительной ненавистью пропихнул мне в сумку последний, свалившийся на пол учебник, пока я в ужасе наблюдала за отвращением, исказившим его губы, что я только что целовала, и грубо толкнул к двери.

— Чтобы я больше тебя никогда не видел!

Глава 25

— Чтобы я больше тебя никогда не видел! — я рявкнул на Дану, не узнавая собственного стеклянного голоса. Правдоподобно злого, ненавидящего. Грудь сдавило от безобразного сожаления. Я хотел бы кричать обратное… Вот и подошло к концу всё то светлое и хорошее, что теплилось между нами. На губах ещё чувствовалось ее присутствие.

Доводить идею до конца было щемяще страшно. Она так быстро, так единственно верно промелькнула, что я и не успел вообразить масштабы боли, застывшей теперь в непонимающих, наполненных слезами глазах. Я рассматривал их каждую ночь, даже не представляя, что увижу когда-то в их отражении любовь по соседству с непоправимо утраченной надеждой. У лаборантки была надежда, как и у меня… На что-то серьёзное.

Только бы Дана меня не прощала, не искала встречи… Я безрассудно надеялся, что оказался достаточно убедителен в своей ненависти. И повод подвернулся так вовремя, что я чуть не рухнул на колени в благодарности к Всевышнему. Дана умная девушка, всё поняла… Но наивная, слишком честная. Надежда только на то, что у неё не останется вопросов, и эта история с её трудоустройством и увольнением теперь выглядит законченно, хоть и болезненно горько.

Девушка выскочила в коридор, схватила из каморки верхнюю одежду и побежала к выходу. Я пристально наблюдал, выглянув со склада: из кармана её синего смятого в руках пальто со звоном выпали ключи от лаборатории, словно в подтверждение правильности моего решения. Пока входная металлическая дверь с душещипательным скрежетом захлопнулась за всхлипывающей девушкой, я, с дрожью выдохнув ей вслед, наклонился за связкой и подобрал её. На несколько секунд головокружение оказалось сильнее обострившейся сосредоточенности, и я смятенно закрыл лицо рукой. Лоб невольно сморщился от странного кислого отрезвления. Не верилось, что всё кончено.

Злоба на себя вот-вот готова была выплеснуться через края истерзанного терпения — я начинал осознавать, что при самых благополучных для Даны событиях, о которых я собирался позаботиться, мы больше никогда не увидимся. И от этого тело выжигало неутешимым горем. Тут же и страх упустить что-то из виду одолевал моё только что шокированное, отстукивающее сердце. Всё, что происходило прежде — до фатального сообщения, пришедшего на телефон — всё потеряло смысл перед надвигающейся расплатой, но будет волновать мои воспоминания всегда.

Я растерянно поднялся, потирая горячее лицо, направился обратно, к реагентам. Времени было слишком мало, чтобы тратить его на сопливые чувства. Впереди ещё пара десятков лет в заключении… Вздохнул тяжело, полной, ноющей грудью — и вдруг каждая секунда словно вместила в себя по минуте.

В дико обостренной, впечатляющей плавностью осознанности, я открутил крышку от канистры со спиртом. Опустил в него ключи и, протерев их краем свитера, несколько раз посжимал в своих ладонях. Присвоил себе. Не знаю, зачем… Все отпечатки Даны, что остались на протяжении ее работы здесь, было невозможно стереть. Но вдруг бы это хоть немного её обезопасило…

Телефон, так и оставшийся на столе, беззвучно, но нервно разрывался от звонков Максима. Я осторожно взял мобильник и принял вызов. С того конца послышалась отчаянная суета.

— Забирай документы и вали из лаборатории! Слышишь? — на фоне его безысходно орущего голоса донеслись звуки шин, рассекающих мокрый асфальт. Я уже знал, что в лабораторию едет полиция. Прочитал краем взгляда во время нашего последнего с Даной поцелуя. Максим переживал, вдруг Алёна Борисовна написала только ему…

— Ты сам где? — истерики Максима я не разделял. Голос зазвучал медленно и обезличено. Почему-то наступило смиренное желание сделать то, что ещё возможно в моих силах. И это был не побег.

— Я уже подходил к лабе, но она написала… Скажи, что ты в кабинете! Скажи мне! И клади трубку! — в этот момент я хлопнул дверью склада и грузно зашагал в сторону лабораторий. В телефоне послышались чавкающие звуки, хруст встречного ветра и тяжёлое дыхание. Максим бежал. От самого себя бежал. — Удали все звонки и сообщения! И выйди незаметно! Чтобы она не увидела!

— Удалю. Заберу документы по возможности… — я попытался ровно выдохнуть.

— Паскуда! — он не то не сдержал обиды, не то боролся с щиплющим воздухом. Я ошарашено отшатнулся от хрипящего телефона. — Ты паскуда, Антон! Что значит «по возможности»? Ноут и папка! И быстрее уматывай!