Лагарп. Швейцарец, воспитавший царя

Но пока до расцвета природы еще далеко. В холодную погоду хозяина мучает жестокий ревматизм, от которого он страдает уже двадцать лет. Сейчас ведь ему давно перевалило за восемьдесят. В такие дни, как сегодня, его солидную деревянную кровать ставят прямо у горящего камина, чтобы старик мог согреться. Сюда, к самой кровати, напротив камина, перенесли и кофейный столик, пару стульев и уютное кресло, в котором можно дремать, глядя как трещат поленья в очаге. Но тут же, слева от камина, в углу кабинета под окном стоит и рабочий стол, до которого от кровати всего несколько шагов. Старик преодолевает их, несмотря на боль и общую слабость. Возраст и болезни не только не освобождают его от работы, но лишь заставляют трудиться еще больше, сколько хватает сил, чтобы успеть завершить замысел.

Старик хранит сокровище. Оно спрятано совсем неподалеку, в этой же комнате, но хозяин кабинета боится, что после смерти будет потерян ключ к обладанию этим сокровищем, ключ, которым владеет только он и который он пока еще никому не смог передать. Именно поэтому он вновь берется за перо. На настольном пюпитре лежит рукопись (очередная, в ряду других, подготовленных ранее), которая должна послужить указанием для тех, кто захочет узнать о сокровище. Старик работает над своим замыслом уже много лет, и это поддерживает в нем жизнь, потому что позволяет вновь и вновь обращаться к тому, кто за все долгие прожитые годы был источником самых сильных из когда-либо испытанных им чувств – и радостей, и страданий, и поражений, и побед.

Вот и сейчас, когда старик поднимает голову, он смотрит на бюст, стоящий на шкафу, рядом с античными мудрецами, Периклом и Марком Аврелием. Бюст закрыт траурной вуалью, но сквозь нее легко различить знакомые черты того же человека, который изображен на портретах между окнами. В прежние годы старик часто разговаривал с мраморным изваянием, и даже казалось, что слова долетают и до живого Государя. Сейчас же между ними пролегла пропасть, перешагнуть которую можно лишь с прощальным вздохом. Старик давно готов к этому воссоединению: он знает, что только так вновь обретет человека, которого искренне и сильно любил. Но теперь еще рано, он еще не все сделал, чтобы передать свое сокровище. Кому? Для кого? Чем больше старик об этом думает, тем лучше понимает, что готовит это не для себя, и даже не только и не столько для своей родины, Швейцарии, но совсем для другой, огромной далекой северной страны. Для России. Именно для нее он продолжает работать вплоть до последнего дня своей жизни. И вот этот день наступил…

Фредерик-Сезар Лагарп умер в своем доме в Лозанне 30 марта 1838 года[1]. Ровно недели ему не хватило, чтобы дожить до 84 лет. За эти годы он неоднократно исполнял множество различных общественных и государственных функций: например, был любителем-натуралистом, основал местный музей, сочинял политические памфлеты и школьные учебники, выступал адвокатом в суде, участвовал в дипломатических переговорах, заседал в парламенте и даже одно время (по его собственному выражению) «был наделен верховной властью» над всей Швейцарией. И все же, заботясь об интересах собственной родины, занимаясь развитием науки, образования и прочими общеполезными делами, он считал главным во всей своей жизни только одно – его личную связь с российским императором Александром I, их дружеские отношения, взаимное доверие, общность мировоззрения, ибо взгляды последнего во многом были сформированы самим Лагарпом. Эту связь создали многие недели и годы, проведенные ими вместе – сперва, когда Лагарп находился в роли учителя и воспитателя Александра I, а затем, когда стал его искренним и близким другом. Памятником этой связи явилась огромная по своему объему переписка – сотни и даже тысячи страниц, которые состоят большей частью из писем самого Лагарпа, но содержат также и эмоциональные, задушевные и притом важные по своему политическому содержанию письма Александра. Это и было настоящее сокровище, которое Лагарп хотел передать будущим поколениям.