Лагерный пахан

– Видно. Даже очень… – с улыбкой в усах кивнул Попков.

– А ты чо, прикалываешься?

Трофима распирало от желания всей своей мощью наехать на Яшку, смешать его с грязью под ногами. Но тогда он точно будет выглядеть клоуном – к тому ж еще злобным и завистливым.

– Да нет.

Попков обескураженно мотнул головой. Понимает, что Трофим и в глаз может заехать. Понимает и боится… Не такой уж он и крутой, каким делает его «Красная Звезда»… А может, и нет у Попкова никакого ордена, может, он пыль в глаза пускает… Трофим напыжился, свирепо сверкнул взглядом. Карачун Попкову, если он арапа заправляет…

– А документ у тебя есть? – грозно спросил он и многозначительно глянул на орден.

– Ну а как же!

Яшка бережно вытащил из кармана наградное удостоверение и с опаской протянул его Трофиму – как будто боялся, что чужие руки изорвут драгоценную книжицу. Но тот ее даже в руки не взял. И так ясно, что с документами порядок.

– Это мне за Афган… – пояснил Попков. – Нашу колонну обстреляли, а я…

– Головка ты! – оборвал его Трофим.

Он понимал, что ведет себя как полный идиот, но ничего не смог с собой поделать. Зависть заела…

К автобусной остановке он подходил в расстроенных чувствах. А там настроение и вовсе медным тазом накрылось. Толстая рыхлоносая тетка тоску навела – ехидно усмехнулась, глянув на него. Как будто попугая какого-то увидела. Зато на Яшку посмотрела почтительно, умильно улыбнулась. Героя, блин, приветила… Да и не только она, все смотрели на Попкова уважительно. А на Трофима, в лучшем случае, не обращали внимания…

Но все же Трофим умыл всех, в том числе и Яшку. Лихо поймал подъехавший к остановке таксомотор, с шиком героической личности запрыгнул наперед поближе к водителю. А Попков так и остался ждать автобуса… Но все равно планка настроения осталась на прежнем, плинтусном уровне. Ведь Яшка оставался на остановке с орденом, а Трофим уезжал как тот клоун, торопившийся догнать уехавший цирк. Обидно…

Настроение приподнял водитель, разбитной мужик с кучерявым чубчиком под клетчатой кепкой. Он посматривал на Трофима без восторга, но и насмешки в его глазах тоже не было.

– В каких войсках служил, паря? – бесшабашно спросил он.

– Стройбат!

– Мастево!.. Два солдата из стройбата заменяют экскаватор, да?

– Да не вопрос, – гоношисто усмехнулся Трофим.

– Я тоже в стройбате службу тащил. Спецвойска, в натуре, нам даже оружия не выдавали.

– Нам тоже… Голыми руками – и НАТО, и Нату…

– У нас по женской части все на мази было. Я в Краснодаре служил, там та-акие казачки, если оседлают – держись.

– У нас тоже не хило было.

– И с баблом всегда без проблем. Цемент, песок, рубероид – все налево шло…

– Та же песня, – кивнул Трофим.

– А влетел за что?

– В каком смысле – влетел?

– Ну, стройбат заслужить надо, – каверзно усмехнулся таксист.

– А-а, была заслуга. По двести шестой статье. Козлу одному вывеску начистил…

– Условный дали, да?

– Зачем условный? – кичливо расправил плечи Трофим. – Полгода на «крытом», полтора – на малолетке…

Что верно, то верно, стройбат надо было «заслужить». Туда самый «цвет» молодежи брали – тугодумы из вечных второгодников, рахиты-очкарики, алкаши-наркоши, уголовники дешевой масти. Ну и, конечно же, правильные пацаны – из тех, кто реально мотал срок или достойно вел себя на «крытке» под следствием…

Трофим хорошо помнил свой первый день в сапогах. Два дебила из стариков на него насели, на тряпку посадить пытались, так он такой пропистон вставил, что добавки им не захотелось. Часть нормальная попалась, там все чисто по понятиям. Если пацан правильный, то по барабану, сколько ты отслужил. Сумел поставить себя реально, значит, быть тебе человеком. Нет – все два года дерьмо лаптем хлебать будешь…

– А я тоже по хулиганке, но условкой отделался… Да, кстати, Микита меня зовут!

Водитель подал Трофиму руку, тот крепко ее пожал. Видно же, что свой человек… Это там, на остановке, чужие люди остались. Заумные все, не с того боку правильные. Фурманы дешевые. Для них реальные люди – фуфло, а такие чмыри, как Яшка – шик-блеск в почете… Краешком человеческого сознания Трофим понимал, что не совсем прав в своих суждениях. Но не мог думать иначе: все еще клокотала в душе обида.