Лагуна Ностра

В то рождественское утро в благоухающей чистотой гостинице он учуял возможное развитие событий. Объяснения этой парочки — хозяина и уборщика — выглядели неубедительно: зачем было с такой маниакальной тщательностью наводить порядок в книгах, бумагах и одежде Волси-Бёрнса, словно тот ни разу и не заходил в номер? Несмотря на артроз и палку, без которой ему было не ступить и шага, Питт вполне мог схватить нож и полоснуть им жильца по горлу, а затем, запугав своего подручного, заставить его избавиться от тела.

«Quis, quid, ubi, quibus auxiliis, cur, quomodo, quando»[41]

,— продекламировал Альвизе, прежде чем дать ответ на каждый из вопросов. Тащиться с трупом, пусть даже глубокой ночью, на другой конец города… Глупо, но возможно. Оставалось необъяснимое «cur» — «зачем?». Мотива у Питта не было, если, конечно, он не психопат и не сумасшедший.

Зато у него было алиби. В час, когда произошло убийство, он ужинал в пивной «Нейтрале» после спектакля в театре «Фениче» в компании юного баритона и Пьера Луиджи Пицци, всемирно известного постановщика с головой римского сенатора. В середине зимы вечерами Венеция превращается в сонный провинциальный город, где проскользнуть незамеченным просто невозможно. Высокий старик с затрудненной походкой и его смазливый спутник, которого он всем представлял как племянника, были хорошо знакомы и капельдинерам «Фениче», и персоналу пивной. Роберта Боллин, имевшая абонемент на все премьеры, предоставила Питту два места в своей ложе, сама же вынуждена была задержаться на каком-то приеме, о котором она ничего не сказала, кроме того, что присоединится к ним за ужином в пивной, где они напрасно прождали ее. Маэстро Пицци покинул «Чентрале» сразу после десерта, оставив Гарольда с племянником пировать вдвоем до самого закрытия заведения, то есть до двух часов ночи. Считается, что венецианцы ложатся спать вместе с курами, но «Чентрале» — это такой ночной курятник, куда развеселые девицы приходят покудахтать вокруг молодых петушков. В тех редких случаях, когда я там бываю и вижу, как они балансируют, словно на насесте, на убийственных каблуках, высота которых обратно пропорциональна длине их юбок, я кажусь себе какой-то дуэньей. Дядя с племянником прождали напрасно, бросаясь пробками от шампанского в картину с немыслимыми завитушками, одну из тех, благодаря которым «Чентрале» заслужила славу средоточия всякой мазни. Мы же живем в провинции, где пристально следят за столичной модой и тщательно копируют ее идолов, чтобы позабыть о своем провинциальном статусе. Братец не преминул заметить, что Роберта Боллин обвела меня вокруг пальца. Я ведь даже не задумалась, почему на все вопросы младшего Волси-Бёрнса о пребывании его отца в гостинице она упорно отвечала загадочным молчанием. Даже самый неопытный из следователей на моем месте не стал бы умиляться и менять тему разговора, а добился бы своего, съязвил Альвизе. Он завидует Роберте, как, впрочем, всем, кто имеет увлечения, которые самому ему недоступны, и всегда стремится высмеять таких людей.

Я склонилась к Виви. Вот кому ничего от меня не надо! Игорь прав: с детьми очень удобно уходить от неприятных разговоров. Интересно, они чувствуют, как меняется вокруг них настроение? Он ужасно милый, этот Виви, но он пока пребывает в зачаточном состоянии, с ним еще нечего делать. Я решила отплатить Альвизе той же монетой и тоже съязвила. Кьяре уже надоело возиться со своим подарком, и теперь Альвизе придется повсюду таскать за собой чужого ребенка, а вести расследование с переноской в руках — это вряд ли облегчит его работу.

«Не надо прикидываться глупее, чем ты есть», — прошипел Альвизе. Если бы не бедняжка Виви, их с Кьярой образцовая семейная жизнь превратилась бы в сущий кошмар. Младенец, да еще и полностью готовый к употреблению, был воплощенной мечтой моей невестки, которая всегда «хотела ребенка» — оправданное желание для психотерапевта. Ее брак, не имевший в перспективе ничего, кроме ремонта гостиной или покраски лестницы, зашел в тупик. Альвизе устал, совершенно измотался, он и Энвера-то этого с непроизносимой фамилией сцапал от усталости, с легкостью пойдя на поводу у всего города, хотя того с Волси-Бёрнсом ничего не связывало, кроме этой несчастной партитуры.

Комиссар уже собирался уходить от Питта, когда тот, на самом пороге, вручил вдруг ему пачку бумаг, найденных в комнате убитого: счета, визитные карточки, наспех записанные телефонные номера, среди которых фигурировала и не использовавшаяся больше телефонная линия палаццо Кампана — номер старого телефона в привратницкой, который Борис, должно быть, дал Волси-Бёрнсу, чтобы тот от него отвязался. Остальные были главным образом номерами ресторанов и магазинов, кроме одного — номера Энвера с непроизносимой фамилией, который преспокойно ответил на звонок со своего мобильника. В тот же день он явился в комиссариат, не без удивления обнаружив там работавшего в Рождество следователя.