Лахтак

        На противоположном конце стола Котовай и Ковягин занимались арифметикой. Когда Эрик подошел к ним и посмотрел в их тетради, операции с цифрами, которые он увидел, показались ему вполне понятными.

        Видя, что ни у одного из них задача не выходит, он наклонился над тетрадью Котовая и постепенно понял ее смысл.

        Эрик взял бумагу и карандаш и начал считать, пригласив кочегара и машиниста следить за тем, что он пишет.

        Он решил задачу.

        Это сразу сблизило с норвежцем обоих математиков. Втроем они вскоре решили все задачи.

        Наконец время учебы закончилось. Шелемеха торжественно завел граммофон. У этого инструмента был едва ли не столетний стаж. По крайней мере, так уверял Торба. И, хотя механик, машинист и кочегар прилагали немало усилий, чтобы починить его, он отчаянно свистел и хрипел. А впрочем, моряки не обращали на это внимания.

        Приближалось время ужина. В кают-компанию вошел Кар.

        — А знаете, — сказал он товарищам, — впервые я услышал слово «эльгар» от капитана Ларсена. Но к чему он это сказал?

Г л а в а  IV

        Вечером Лейте вышел на палубу проведать вахтенного Соломина.

        Мороз стал мягче, но дул четырехбалльный ветер и падал снег. Вокруг густела темнота. Тучи плотно окутали небо, не было видно ни одной звезды.

        Лейте застал вахтенного на нижнем мостике. Соломин наклонился через фальшборт и к чему-то настороженно прислушивался. Рядом с ним тускло горел фонарь.

        — Как дела, вахтенный? Спать не хочешь? — спросил Лейте. — Нет ничего интересного?

        — Есть, — ответил матрос.

        — А именно?

        — Слышно, как лед ломает. Все чаще грохочет.

        Словно в подтверждение этих слов, с моря долетел отдаленный рокот.

        — Двигается, — проговорил Лейте. — Сжимается,

        — Я уже хотел спуститься вниз и сообщить, но задержался, что-то застрекотало на палубе. Вроде какая-то машинка.

        — Что такое? — с трудом сдерживая волнение, спросил Лейте. Одновременно у него промелькнула мысль: «Снова».

        — Трудно сказать что, но я безусловно слышал, как что-то стрекотало и что-то, я бы сказал, звенело...

        Издалека снова долетел грохот, похожий на пальбу множества пушек.

        В этом грохоте слышалось что-то зловещее. Прислушиваясь к нему, моряки вспомнили пароходы, которые, зимуя в полярных морях, погибали от сжатия льда. Хотя грохот шел издалека, но движение льдов должно было безусловно отразиться и на том ледяном поле, в которое вмерз «Лахтак».

        — Оставайся на месте, — сказал Лейте Соломину. — Я сейчас вернусь.

        Он побежал в каюту, чтобы предупредить капитана.

        Кар принял сообщение очень спокойно. Встал с койки, оделся и приказал:

        — Распорядитесь, чтобы люди были наготове. Позовите ко мне на мостик механика.

        Кар вышел из каюты и, пройдя через столовую, поднялся на палубу. В лицо ему ударило снегом; из темноты донесся отдаленный грохот. В случае объявления ледового аврала каждый моряк знал свое место. На лед должны выносить запас провизии, одежду, необходимые инструменты и шлюпку.

        Кар вглядывался сквозь тьму в окружавшие пароход льды, прикидывая, где придется выгружаться, и старался угадать, в каком направлении будет наступать лед.

        Потом он пошел на капитанский мостик. Там, кутаясь в большой, тяжелый кожух, стоял Соломин. Через несколько минут на мостик поднялись Торба и Лейте. На палубу выходили матросы и кочегары.

        Степа и Зорин помогли подняться Олаунсену.

        Норвежец сначала не понял, почему его разбудили. Люди выходили из кубрика так бодро — ему и в голову не пришла мысль о какой-нибудь опасности. Выйдя на воздух и услышав грохот, который время от времени долетал с моря, он встревожился. Но в темноте никто не увидел этой тревоги на его лице.

        Взяв фонарь, Эрик знаками пригласил Степу спуститься на лед. Юнга кивком головы дал согласие. Норвежец заковылял вниз по трапу. Кроме Степы, его сопровождал Шелемеха.

        Когда они очутились на льду, Эрик пошел вокруг парохода. Ни юнга, ни кочегар не понимали, чего хочет норвежец, но пошли за ним, стараясь ему помочь. Он обошел корму и остановился у правого борта, которым пароход был обращен к морю.

        Кар заметил на льду фонари.

        — Лейте, что за недисциплинированность? Кто это полез на лед? Соломин, пойдите узнайте, что там такое. Скажите, чтобы без моего разрешения никто не покидал пароход.

        Матрос поспешил выполнить приказ.

        Кар с помощниками прислушивался к звукам тревожной ночи. Ни он, ни Лейте, ни Торба не знали, когда начинать выгрузку.

        Норвежец и его спутники стояли на льду. Моряки, которые были на палубе, подошли поближе к ним. Отойдя в сторону на несколько шагов, Эрик Олаунсен наклонился и приложил ухо ко льду, словно прислушиваясь. Внезапно подо льдом загрохотало. Степе стало ясно, что норвежец хочет что-то выяснить. Но способ, которым он пользовался, был непонятен юнге. Но вот Эрик поднялся. Свет фонаря упал на него. На лице его блуждала веселая улыбка.

        — Ней, ней! — громко сказал он и, показав рукой на море, покачал головой с презрительным выражением на лице.

        Казалось, он хотел сказать: это наступление нам ничем не грозит.

        Степа сразу понял Эрика и сказал Соломину:

        — Скажи капитану, что норвежец произвел экспертизу нашей льдины и уверяет, что можно быть спокойным.