Лакки Старр и большое солнце Меркурия

— Мне рассказывал Майндс. Мы прилетели на Меркурий в одном корабле, и он меня околдовал своим проектом и возлагаемыми на него надеждами. Вы что-нибудь об этом знаете?

— Не имею представления.

— Ну, речь идет о гиперпространстве, той составляющей космоса, которая находится за пределами известного нам пространства. Законы природы, действующие в обычном пространстве, в гиперпространстве неприменимы. Например, в обычном пространстве невозможно двигаться быстрее света, и потому нужно не менее четырех лет, чтобы долететь до ближайшей звезды. А в гиперпространстве возможна любая скорость… — Врач с виноватой улыбкой смолк. — Я уверен, вы все это знаете.

— Большинство людей знают, что с открытием гиперпространства стали возможны полеты к звездам, — сказал Дэвид. — Но при чем тут проект «Свет»?

— Ну, в обычном пространстве в вакууме свет распространяется по прямой линии, — сказал доктор Гардома. — Линию можно искривить только большой силой тяготения. С другой стороны, в гиперпространстве ее можно сгибать легко, как хлопковую нить. Свет можно сфокусировать, рассеять, отправить в обратном направлении. Так утверждает теория гипероптики.

— И, вероятно, Скотт Майндс должен проверить справедливость этой теории?

— Совершенно верно.

— А почему здесь? — спросил Верзила. — Почему именно на Меркурии?

— Потому что только тут во всей Солнечной системе столько света сосредоточивается на большой поверхности. Эффект, которого ожидает Майндс, легче всего наблюдать здесь. Осуществление того же проекта на Земле обошлось бы в сотни раз дороже, и результаты были бы в сотни раз менее надежными. Так говорил Майндс.

— Однако начались случайные неполадки.

Доктор Гардома фыркнул.

— Это не случайности. И, мистер Старр, их нужно прекратить. Знаете ли вы, что будет означать успех проекта «Свет»? — Он продолжал, увлеченный собственными словами: — Земля больше не будет рабыней Солнца. Космические станции, окружающие Землю, смогут перехватывать солнечный свет, переводить его в гиперпространство и равномерно распределять по всей Земле. Жара пустынь и холод полюсов исчезнут. Времена года будут установлены такими, как нам нужно. Мы будем управлять погодой, контролируя распределение солнечного света. Сможем иметь вечный солнечный свет, если захотим, или день любой длины. Земля превратится в кондиционированный рай.

— Вероятно, на это потребуется время.

— Очень много, но ведь это только начало… Послушайте, может, я вмешиваюсь не в свое дело, но не вы ли тот Дэвид Старр, который разрешил загадку отравленной пищи на Марсе?

Голос Счастливчика звучал чуть раздраженно, брови его нахмурились:

— Почему вы так считаете?

Доктор Гардома ответил:

— Я все-таки врач. Отравление вначале считали эпидемией, и я этим очень интересовался. Ходили слухи о молодом члене Совета, который сыграл главную роль в разгадке этой тайны, упоминали и имя.

Дэвид сказал:

— Давайте не будем об этом.

Он, как всегда, испытывал недовольство, когда становился слишком известен. Вначале Майндс, теперь Гардома.

— Если вы тот самый Старр, — сказал Гардома, — я надеюсь, вы здесь для того, чтобы прекратить все эти неприятности.

Счастливчик, казалось, его не слышал. Он спросил:

— Когда я смогу поговорить со Скоттом Майндсом, доктор Гардома?

— Не раньше чем через двенадцать часов.

— Он будет в себе?

— Я в этом уверен.

Послышался чей-то гортанный баритон:

— Неужели, Гардома? Потому что вы считаете, что наш мальчик Майндс никогда не был неразумным?

При этих словах доктор Гардома повернулся, не пытаясь скрыть неприязненное выражение.

— Что вы здесь делаете, Зертейл?

— Держу глаза и уши открытыми. Лучше бы я их закрыл, — сказал вновь пришедший.

Старр и Верзила с любопытством смотрели на него. Большой человек; невысокий, но широкоплечий, с мощными мышцами. Щеки черны от щетины; неприятное ощущение крайней самоуверенности.

Доктор Гардома сказал:

— Делайте со своими глазами и ушами что угодно, но не в моем кабинете.

— Почему? — спросил Зертейл. — Вы врач. Пациенты имеют право входа. Может быть, я пациент.

— На что жалуетесь?

— А эти двое? Они на что жалуются? Ну, у этого, я уверен, нарушение гормонального равновесия. — При этих словах он взглянул на Верзилу.

В наступившем молчании Верзила сначала смертельно побледнел, а потом как будто начал раздуваться. Он медленно встал, глаза его округлились. Губы шевельнулись, будто он повторял «нарушение гормонального равновесия», как будто он пытался убедить себя, что на самом деле слышал эти слова, что он не ослышался.

Потом, с быстротой нападающей кобры, пять футов два дюйма стальных мышц Верзилы устремились к насмешнику.

Но Старр действовал быстрее. Он схватил Верзилу за оба плеча.

— Спокойней, Верзила.

Маленький марсианин отчаянно пытался вырваться.

— Ты сам слышал, Счастливчик! Ты ведь слышал!

— Не сейчас, Верзила.

Зертейл хрипло рассмеялся.

— Выпусти его, приятель. Я разотру этого малыша по полу пальцем.

Верзила взвыл и принялся извиваться в руках Старра.

Тот сказал:

— На вашем месте я бы помолчал, Зертейл, иначе вы попадете в неприятности, из которых вас не вытащит ваш друг сенатор.